Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

Укрывшись с головой ворсистой буркой, Марк уже спал. Не слышал конца рассказа, хоть и старался дослушать. Рядом тяжело дышал старый Хлопов. Пещера угомонилась, погасли костры, только груды раскаленных углей тлели, от них нежный отпечаток красного бархата вокруг лежал.

В дальнем углу не спали двое — старый Ипат и сын его, Александр, молчаливый человек лет тридцати пяти. В гвардии он до первого офицерского чина дослужился, потом с белыми был, а когда белая эвакуация началась, к отцу вернулся, а тут отец и вовлек его в борьбу, которой он сам не хотел: ему было наплевать, какая власть существует на Руси, лишь бы его не трогали.

С вечера Ипат приказал сыну не спать, а близко перед полночью толкнул его в плечо.

«Слушай», — прохрипел он ему в ухо. — «Этот щенок не иначе, как ихний шпион. Прикидывается дурачком, а сам всё глазами поводит. Требуется хорошо его спросить».

«А зачем?», — вяло откликнулся сын.

«Ежели узнаем, что он подослан к нам, то все эти дураки напугаются, не будут амнистии веры давать», — хрипел Ипат в ухо сына.

«Ах, батько, может и нам вернуться. Что мы можем сделать, когда вся Россия притихла».

На красно-бархатном отблеске стен появились две тени. Они медленно перемещались вглубь пещеры. Марк вдруг почувствовал, что к нему кто-то прикасается. Сон мгновенно отлетел, но он не показал, что проснулся. Прежде надо понять, что происходит, так учил Голяков. Марк остался лежать, притворялся спящим даже тогда, когда услышал голос старого Хлопова:

«Что вам тут надо? Чего вы тут?»

«Хлопца надо поспрашивать». Марк узнал в шопоте клекот старого Ипата. «Може подослан к нам».

«Незачем его спрашивать», — равнодушно сказал старый Хлопов. Он зевал. «Хлопец, як хлопец, никаких особенных делов за ним нету».

Рядом задвигался Павел, он поднялся на локтях, сказал:

«Ты, дед Ипат, выбрось из головы эти штучки. Пытать хлопца мы не дадим. Иди на свое место и спи. Не тебе за всех решать. Александр, ты бы утихомирил отца, а то он на всех кидается, как та цепная собака».

«Нишкни ты, щенок!» — прошипел старый Ипат, — «Я тебе еще правов не давал судить меня».

«Добре!» — сказал Павел Хлопов. — «Уходите, пока я еще не окончательно проснулся».

Больше Марк в эту ночь не сомкнул глаз. Слышал, как дежурный разжигал печь. Поднялись с помоста Павел и старый Хлопов, но Марк делал вид, что он спит. Лишь, когда Павел потряс его за плечо, он сбросил бурку. Командир зеленых выглядел иначе, чем вчера. Затянутый в синий казачий бешмет, плотно облегающий талию, он казался даже выше ростом. На самые брови надвинута кубанка из тонкого каракуля. Красивая шашка на боку, на плече — карабин. Пещера рокотала голосами. Кое-кто плескался водой — умывался. Другие, собравшись в круг, громко переговаривались меж собой. Когда Марк сбросил с себя бурку и сел, старый Хлопов подвинулся к нему, сказал:

«Так вот что, Марк Кононенков, просьба к тебе. Свези письмо красным и если они захотят, приведи их посла к нам для разговору. Павло тебя проводит, всё расскажет и покажет».

Ополоснув лицо ледяной водой из кадки у печки, пожевав холодной баранины и хлеба, Марк был готов. Старый Хлопов завязал ему глаза башлыком, молодой взял за руку, и они двинулись. Опять сверху падал отзвук шагов, потом подул свежий ветер, полный гниловатых запахов осени. Значит, вышли из каменного хода на простор. Марк запомнил: сто одиннадцать шагов в скалистом коридоре. Помня путь в пещеру, он готовился к крутому спуску, но спуск на этот раз был почти неприметным, и дорога короткой. Через четверть часа спокойного шага по чуть покатой дороге, Павел снял с его глаз башлык. Оказались они на том же месте, на котором вчера Марку завязали глаза. Здесь их ждали. Подседланные кони с отпущенными подпругами выедали овес из торб. Молодой казаченок, с которым Марк ехал вчера, стоял притулившись к дереву. На охапке сена спал другой вчерашний спутник Марка. Разбуженный Павлом, он вскочил на ноги.

Марк залюбовался одним из коней. Редкой красоты дончак. Несколько удлиненная горбоносая голова. С каждым взмахом головы взлетала вверх пустая торба, из которой конь уже выел овес. Ему не стоялось на месте, перебирал он ногами — сухими и сильными — похрапывал, толкался о бока других коней. Павел снял с него торбу, отвязал, повод вручил Марку.

День опять был пасмурным и дождливым. Чудесный конь нес Марка так, словно совсем не чувствовал тяжести. Он всё время просил повод, переходил с рыси на галоп. Марк помнил, что они должны выехать к опушке леса, от которой начинается вчерашняя тропа. По ней будут ехать до тех пор, пока гора, похожая на спину верблюда, исчезнет из глаз за другой горой. Но на этот раз путь их был совсем иным. Свернули на еле приметную лесную просеку и скоро оказались на голом пологом месте. Прямо перед ними лежал хутор. Марку был виден колодец, у которого он встретился со старым Хлоповым — теперь возле него какая-то казачка полоскала белье. Легко было различить и дом Хлоповых, в котором Марк ночевал — из его трубы шел дым. Невольно взглянул Марк на своих вчерашних спутников. Близкую дорогу от хутора они вчера удвоили, а то и утроили, чтобы спутать его. Старший понял, о чем думает Марк, усмехнулся. Павел торопил. Они выехали на дорогу, пошли рысью. По этой дороге Марк шел в хутор. Она ведет к пустынному тракту, который тянется в станицу, где стоит отряд. Остановились у одинокого дуба, вытянувшего ветки над дорогой. На недалекой лесной опушке сарай для сена, почерневший от непогоды.

«Запомни это место, Марк», — сказал Павел, кладя руку на гриву его коня. — «Если придется тебе вести сюда посыльных, так не забудь, что остановиться надо под этим дубом и ждать, пока от нас придут».

Он подал Марку пакет, перевязанный крепким шнурком. Марк хотел было сойти с коня, но он остановил его и сказал:

«Слезать не требуется. Поедешь на нем в станицу. Вручи его командиру отряда и скажи, что конь посылается в подарок товарищу Буденному. Я всё написал».

Павел отвернулся, потемнел лицом. Но потом справился с собой и глухо сказал:

«Конь добрый, хороших кровей, на таком не стыдно ездить».

Крупной рысью рыжий красавец понес Марка по пустынной дороге. Долго еще, оборачиваясь в седле, видел он трех всадников у приметного придорожного дуба; они смотрели ему вслед.

Вечером Марк вошел в дом, занятый взводом разведки. Надо было бы отнести пакет прямо в штаб и отвести туда коня, но во взводе такое нарушение субординации строго каралось. Прежде надо доложить командиру взвода. Голяков привел Марка в штаб. Встретив отрядного писаря, он равнодушно и вроде как-бы безразлично справился у него, где командир отряда.

«Зачем тебе командир?» — спросил писарь. Этого было достаточно, чтобы Голяков вышел из себя.