Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

Однажды оленьи пузыри в дырах окон начали легонько пошумливать — вроде и ветра, нет, а пузыри шумят, что за чудо? Вышли люди из хат, стали перекликаться испуганными голосами — такого еще не было, чтоб пузыри в окнах беспричинно шумели. Потом услышали: издалека идет глухой, но могучий гул. Испуганные люди торопливо крестились. Гул становился всё слышнее, уже можно было различить, что идет он из-за сопки, за которую сворачивает Амур. Из-за нее выползла гусеница. Издали так себе, небольшая гусеница, ногой раздавить можно. За первой другие поползли. Чем больше их появлялось из-за косогора, тем свирепее гул. Дурным голосом взвыла старая Маланья, что когда-то у шамана обучение проходила и с тех под ведьмой слыла. «Батюшки, светопреставление!» — голосила она. Хромой мерин, единственный конь в селе, который и держался только для того, чтоб невод из воды вытаскивать, вырвался из сарая и с резвостью не по годам в тайгу подался, а за ним следом поскакали два медвежонка, которых один охотник старался приручить. И людям надо бы в тайгу бежать, спасаться от ревущих гусениц, да острые глаза их уже рассмотрели, что не гусеницы то, а караван — сани, а за ними автомобили. Из-за поворота, вслед за караваном, толпы пеших людей показались.

Смирнов был в передних санях рядом со старым проводником, но Марка в заднем грузовике не было. Он с теми, кто пешком, шел. После происшествия у полыньи Марк и Смирнов долгую беседу имели, и всё о том же — как людей взбодрить. Смирнов яростно хрипел трубкой, говорил, что народ сборный, случайный, и весь этот поход — дурацкая затея. Марк хотел ему сказать, что если это так, то Смирнову не надо было соглашаться с Виноградовым, когда тот назначал его начальником колонны, но не сказал, во время вспомнил, что Смирнов не вольный человек, а ссыльный. Только упорству Виноградова они были обязаны тем, что их в ледовую дорогу вел этот бывалый таёжный волк.

Успокоившись, Смирнов глухо сказал, что, по его мнению, Большой Город будут строить заключенные. Марк напомнил ему, что комсомол взял почин, и Смирнов еще ожесточеннее захрипел трубкой.

«Я не о почине говорю, а о деле», — сказал он. — «Погубим общими силами побольше молодых ребят, и на их место погонят заключенных. Тех уж и вовсе никто не считает».

Марк поделился со Смирновым своей мыслью, на которую его навела полынья. Смирнов долго пыхтел трубкой, а потом сказал, что Маркова мысль ему нравится. Если не поможет, сказал он, то и вреда никакого не принесет.

Под вечер караван приблизился к берегу, и всем людям было приказано собраться у головных саней Смирнова. С них Марк обратился к ним. Сказал, что он до этого не имел права сообщить им секретный приказ. Блюхер объявил транспорт военным походом. Читал Марк приказ. Подчинить военной дисциплине. Считать находящимися в составе дальневосточной армии. Призвать к мужественному и самоотверженному выполнению долга.

Марк свернул лист бумаги, спрятал в карман. Ни тени сомнения не появилось у людей, и только Смирнов, наблюдавший эту картину, удовлетворенно оглаживал бороду.

Сознание военной дисциплины сначала придавило ребят, но потом прибавило им сил. Марк был неумолим: четыре часа пешего перехода и два — отдыхать в кузове автомобиля. И неумолимыми были его помощники — он выбрал их из бывших военнослужащих. Обратится комсомолец к Таманову, например, и скажет: «Товарищ командир, разрешите в автомобиле ехать, ноги натер», а Таманов приказывает разуваться. Осмотрит ноги и скажет: «Ты, товарищ боец, портянки наматываешь так, что не только ноги, а мозги натереть можно. Вот, смотри как это делается». Перемотает парню портянки и приказывает: «Вставай!» Тот встанет. «Можешь идти?» Парень попробует, ничего, вроде уже и не так болят ноги. И шагает свои четыре часа, не жалуясь. А врач докладывал Смирнову, что обмороженных больше не поступает.

Марк строго следил, чтобы смена отдыхающих производилась точно по расписанию. Отдыхавшие вылезали из кузовов замерзшие, синие, трясущиеся. В каждой смене больше двухсот ребят. Две смены шагают, одна отдыхает. Построит Марк только что отдыхавших, всмотрится в посиневшие лица, в трясущиеся тела и командирам, к этой смене прикрепленным, скажет: «Задание: атаковать левый берег реки со льда. Выбить противника из опушки, подходящей к берегу. Прочистить берег до того вот далекого поворота реки и присоединиться к основным силам через тридцать пять минут».

Командир посмотрит на часы и его поведет судорога — за тридцать пять минут столько отмахать! Но рассуждать нельзя, ведь и командир уверен, что он мобилизован по приказу Блюхера. А если, к тому же, он еще и из заключенных или ссыльных, то у него и расчет свой есть — такая служба даром не пропадет. Гаркнет он на свою замерзшую смену, построит ее в боевой порядок и бегом ведет в атаку на левый берег, кричит ура, а за ним другие кричать начинают. Почти вовремя к назначенному месту выведет свой отряд. Посмотрит Марк на часы: «С опозданием работаете, товарищ командир. На три минуты позже. Точности нет». Говорит так, а у самого в груди поет от радости. Вернулись люди усталыми, но повеселевшими, полными жизни. Даже песню затягивают.

Со своей сменой и Марк отдыхал. Заваливался вместе с ребятами в грузовик, мгновенно в мертвый сон погружался. Потом снова шагал с пешей колонной, да так и довел ее позади каравана до Терпского, которое казалось недостижимым, а теперь — вон оно, столбы дыма в небо шлет!

«Теперь начинается самое трудное!» — сказал Смирнов Марку. — «Прошу вас сохранить военный порядок еще на несколько дней. Он будет нам здесь даже нужнее, чем в походе».

«Но Блюхер может посадить меня в тюрьму. Ведь всё это иллюзия — приказ и прочее», — сказал Марк. Но тут же перед ним мелькнуло открытое лицо Блюхера, и он добавил: «Впрочем, вероятно не посадит, а посмеется. Да он и в действительности смотрит на нас, как на военизированный поход — сам в Москву об этом писал».

Врач разместил обмороженных и больных в хатах, но что будут делать остальные? Пустынный берег, мрачная тайга — как здесь укрыться человеку?

«Надо немедленно устраиваться», — сказал Смирнов. — «Прикажите рыть землянки». Смирнов подумал и добавил: «Но из этого ничего не выйдет. Грунт промерз, и землянки не отроешь. Придется рыть просто ямы, чтобы хоть как-нибудь защититься от холода».

«Товарищи!» — сказал Марк, построив строителей. — «Одной из задач командующий армией поставил умение устраиваться зимой в условиях пустынной местности. Начинайте рыть ямы для укрытия. О роте, которая раньше других укроется под землю, а также о ее командирах, будет особо доложено товарищу Блюхеру».

Люди вгрызались в землю. Промерзшая, она сопротивлялась, звенела, не желала поддаваться их усилиям. Запылали костры, ими оттаивали почву. Сантиметр за сантиметром углублялись люди вниз. Первым пришел к Марку Таманов. Он дышал тяжело, с хрипом, знать, немало работал сам. На его лице была ледяная корка — замерзший пот.