Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

«Докладываю, что шестая рота укрылась под землей», — сказал он.

«Вы — первый», — сказал Марк. — «О вас, товарищ Таманов, я специально доложу в штабе армии. Вы много сделали для успеха транспорта».

Таманов улыбнулся. Пять лет назад он был командиром взвода красной армии, а потом попал в ссылку.

Вскоре и другие роты укрылись. Ямы сверху забросали ветками, засыпали землей. Оставался только узкий лаз. Смирнов приказал эти отверстия затянуть парусиной — не пожалел брезентов с автомобильных верхов. Рота Таманова тем временем отрыла яму попросторнее, которую сразу же назвали штабной. Она предназначалась для Смирнова.

Полторы сотни ям опоясали Терпское, и в каждой могло уместиться четыре-пять человек. Костер раскладывался прямо на земле, на дне. От него шло тепло и дым. Оттаивающие стены давали сырость. Тепло, дым и сырость неразлучны, человеку долго пробыть в этой могиле очень трудно. Подземные жители часто выскакивали из ям, стирая копоть, грязь и слезы с лиц.

На берегу началась борьба сотен людей за жизнь. Не за будущий Большой Город борьба, не за то, чтобы выполнено было решение Москвы о немедленном начале работ, а за собственную жизнь. Нет, здесь не думали о городе и о том, каким он будет, а думали только о том, как не погибнуть.

Прошел день, прошел другой, а на третий Смирнов спросил Марка. Они стояли над штабной ямой и спрашивая, Смирнов смотрел вдоль подземного города, а не на Марка.

«Мне кажется, что мы думаем об одном и том же, не так ли?» — сказал он, похрапывая трубкой.

«Вероятно», — ответил Марк. — «Вы о том, что ребята начинают сдавать?»

«О том», — подтвердил Смирнов. — «На каждых десять тут поставлен комсомольский организатор, на каждых сто человек — парторг, а ребята сдают. Почему бы это?»

Он искоса поглядел на Марка, но тот молчал. Смирнов сам знает, что в этих условиях происходит проверка человека, а не силы партийной организованности. Они пошли вдоль лагеря, сделали круг и вернулись к штабной яме. Печальное зрелище. Люди на краю отчаяния. Жмутся кучками к ямам, а из ям валит едкий дым. Иногда кто-нибудь из них, промерзши до костей, ныряет вниз, но скоро опять вылезает, вытирает слезящиеся глаза, кашляет, проклинает всё на свете. Они подошли к одной такой кучке. К ней двинулись люди от других ям, образовалась толпа. Марк чувствовал, что ребята чего-то ждут от него и Смирнова, но что они могли бы сказать им!

«Товарищи, надо выдержать!» — тихо сказал Марк. — «Это единственное, что нам нужно. Надо выдержать!»

Толпа подземных обитателей росла. Восточные лица, русские лица. Похудевшие и почерневшие. Заросшие бородами и усами. Ребята были сумрачны.

«Зачем нас сюда привезли?» — раздался вдруг голос. — «На погибель послали?» Толпа ждала ответа.

«Я всё знаю, товарищи! Не хочу успокаивать вас», — ответил Марк. — «Предстоит очень трудная зимовка. Но надо выдержать, ничего другого не остается». На душе у Марка было так же муторно, как и у всех этих ребят. Он снял шапку и вытер ладонью неожиданно вспотевший лоб.

Сказал: «Товарищ Сталин требует отправки. Приказ самого Сталина. Мы его выполнили. Теперь надо бороться за жизнь. Не гнуться. И помогать друг другу».

Молодой узбек, укутанный во всевозможное тряпье и всё время подпрыгивающий от холода, вдруг прекратил свои прыжки и приблизил лицо к Марку. Стал говорить, перешел на крик:

«Зачем говоришь! Мы всё понимаем! Я — секретарь райкома комсомола. Сталин приказал потому, что он не знает, как это выглядит. Дело не в Сталине, а в тех, кто организует стройку. Вредители! Нам еще в Хабаровске говорили, что начальником строительства враг народа. Это он загнал нас на смерть».

Перед лицом Сурова промелькнуло печальное лицо Виноградова.

«Но мы будем бороться, мы выдержим!» — крикнул узбек.

Все молчали, узбек в недоумении оглянулся.

«Привычка к агитации», — думал Марк. — «По инерции проявил энтузиазм. У других даже привычки этой не осталось».

«Совершенно верно!» — сказал Марк. — «Главное, не падать духом».

Люди хмуро смотрели в землю. Смирнов, молчавший до сих пор, вынул трубку из зарослей бороды и сказал:

«В этом самом месте или немного подальше зимовали казаки Дежнева, пошедшие открывать новые земли. Вырыли они такие же ямы и забрались под землю. Сильные это были люди. Казалось, обязательно должны они погибнуть — ни пищи, ни теплой одежды у них не было. А весной вылез Дежнев из ямы, а за ним его товарищи. Страшные, закоптелые, худые, но все-таки живые».

Маленький курносый парнишка спросил:

«Как же это они, живые то есть, остались?»

«А живыми они остались потому, что знали один секрет этой земли», — сказал Смирнов. — «Если человек духом не падает, то земля его прокормит. Если слаб, без веры в себя, то погубит его земля. У казаков Дежнева не было пищи. Но были у них крепкие руки и, главное, сознание, что никто им не поможет, если они сами себя не спасут. Стали они выходить на охоту, и охота давала им шкуры для одежды и мясо. Рыбу через проруби ловили. Так и вытянули, дождались солнца».

Смирнов погрузил трубку в бороду и замолчал.

«Так это было где-нибудь в другом месте!» — вскрикнул широкоплечий парень в армейском полушубке. — «Разве ж тут когда-нибудь бывает солнце? Посмотрите!»

Все оглянулись. Хмурой, тяжелой волной набегала на берег тайга. Низкое небо цеплялось за вершины деревьев. Действительно, трудно поверить, что здесь может появиться солнце.

«Нет, это было здесь!» — сказал Марк. — «А солнце, оно ведь тоже сильных любит, вот таких, как были казаки Дежнева. Перезимовали они, а потом новые земли открыли, прославились».

«Вот сукины сыны, казаки те!» — с восторженной веселостью сказал широкоплечий крепыш в полушубке, по-видимому волжанин. — «И зачем только они открывали на наше горе. А нельзя ли, товарищ Суров, закрыть ее, землю-то эту?»

С трудом раздирая спаянные морозом губы, люди смеялись. Смех, начавшись на низких и безрадостных тонах, становился громче, веселее.

«Петька Шувалов приехал закрывать землю!» — сказал кто-то в толпе.

«А что ж, и очень даже просто!» — вскрикнул волжанин, которого назвали Петькой Шуваловым. — «Дежнев открыл, а мы закроем. Дежнев в деле мало смыслил. Не видел того, неграмотный казачина, что нам надо иметь такую землю, чтобы на ней теплая печка стояла, мы на печке лежали, а в печке борщ варился, а потом горшок сам собой к нам скакал, и мы тот борщ хлебали. Нет, лучше пусть не скачет, пусть его дивчина чернобровая подает и при том улыбается и нас по головке гладит. Вот на такой земле мы вполне можем быть молодцами».

Шутливое балагурство Петьки разглаживало лица ребят, заставляло улыбаться. Довольный всеобщим вниманием, он продолжал:

«Мне определенно здесь нравится. Печки, правда, нет, но чернобровая дивчина предвидится. Видели, сколько их в Хабаровск понаехало? Как только станет тепло, товарищ Суров приволокет их всех сюда. А мы к тому времени хоромы выстроим, а вокруг хором конюшни и для прочего скота помещения. Ну, конечно же, и печки потеплее, чтобы наши чернобровые носики себе не поотморозили».