Михаил Соловьев - Боги молчат. Записки советского военного корреспондента [сборник]

Пароход снова медленно перебирался с волны на волну, и опять вдали полз пустынный берег. Женщина ушла вниз. Марк так и не вспомнил, где он видел ее.

Медленно, тягуче тянулось время, но вот вдали возник маяк, венчающий вершину высокой скалы — до порта оставалось часа четыре плавания.

Марк спустился в каюту-щель, собрал вещи. Может быть, удастся попасть на вечерний поезд, идущий в Хабаровск. Потом опять вышел на палубу. Женщина теперь стояла у борта. Держала ребенка за ручку. Он требовал, чтобы она взяла его на руки, но она смотрела вдаль. Мысль, что они уже встречались, была Марку назойливой и неприятной. Он решил спросить. Подошел к ней и увидел: на лице жгучее волнение. Глаза широко раскрыты. Устремлены в ту сторону, где по курсу корабля возникал остров. Он знал — тот остров, что исключен из общего управления краем, нанесен на карту расплывчатым белым пятном. Ничейный остров, давно объявленный международной территорией. Рядом остановился матрос. Он всегда находил Марка на палубе, чтобы закурить у него. Марк протянул папиросу. Закурив, матрос сказал то, что Марку было известно и без него:

«Лепрозорий тут, на чертовом этом острове. Колония прокаженных, значит. Со всего света сюда заразу свозят, и тут она догнивает. Паршивый остров, не дай Бог в бурю к нему прибиться».

Затянувшись несколько раз подряд, он продолжал:

«Прокаженные тут всех народов гниют — японцы, русские, китайцы. Англичане имеются. Богатые те англичане, и много товаров привозится за их деньги».

Остров приближался. Стала видна роща высоких хвойных деревьев; под ними белели маленькие домики. Матрос опять подошел, получил папиросу и заговорил:

«Это вот есть первый поселок», — сказал он. — «Всего там их три. В этом, под деревьями, живут те, у кого еще болезнь себя не проявила. На вид здоровые. Не хотят они, чтобы другие, какие вида такого не имеют и на лицах раны и язвы обозначились, приближались к ним и о страшной той болезни напоминали. За поворотом другой поселок будет. Там уже люди с язвами живут, однако же, не совсем, чтобы страшными. И опять и этим не охота, чтобы вместе с теми жить, какие уже догнивают и на людей не похожие. Таких в третий поселок перегоняют, там они и доходят до точки. Третий Львиным прозывается. Это потому ему такое прозвище, что в нем те живут, кого болезнь напоследок делает похожими на львов. Те уже скоро умирают».

Затянувшись, он сказал:

«Рассказывали мне как-то люди, хоть может то трепотня была, что какой-то русский на этот треклятый остров перебрался по своей воле. Да только я не верю. Кто ж захочет гнить там? Лучше уж смерть».

И вдруг, Марка осенило. Страшная тетрадь в черном коленкоровом переплете. Женщина, бегущая по перрону, придерживая руками живот. Большие, неулыбчивые голубые глаза.

«Петр Новиков… Мария!» — тихо сказал Марк.

Женщина не услышала его слов. Она плакала. Смотрела на остров. Там было пусто. Мальчику надоело стоять около матери, он пошел от нее, но корабль качнуло. Малыш сел на палубу и очень горько заплакал. На Марка он смотрел с таким выражением, словно говорил — возьми меня, а то зареву еще сильнее! Марк взял его на руки, и он сразу же перестал плакать. Он гулял с ним по палубе до тех пор, пока остров остался позади, потом понес его к матери. Она приняла его, не взглянув на Марка. Глядела назад, где в тумане уже таяли очертания острова. Марк увел ее вниз — дрожащую, словно охваченную ознобом. У нее не было отдельной каюты, и он предложил ей воспользоваться его щелью. Уложил на койку. Она очень быстро заснула. Малыш привалился к боку матери, начал засыпать. Марк вышел на палубу. Да, это всё могло бы объяснить. Петр Новиков на острове прокаженных. Неужели он это сделал? Марк помнил, что какой-то намек на это содержался в тетради.

Часа два он бродил по палубе. Были уже близко к порту. Стараясь не шуметь, он вошел в каюту. Женщина проснулась. Смотрела на Марка строго и вопросительно, словно только теперь заметила его.

«Порт?» — спросила она.

«Да, Мария, скоро порт», — ответил он.

Потом они стояли в сутолоке, всякий раз возникающей на пристани с приходом пассажирского парохода. Кричали носильщики. Шныряли оборванные китайчата, размахивающие ящиками с принадлежностями для чистки обуви. Грохотали лебедки, извлекающие из трюмов груз. Сидя на руках у матери, маленький сын Марии был так поглощен происходившим, что ни матери, ни Марку не уделял ни малейшего внимания.

«Откуда вы знаете меня?» — тихо спросила женщина, покачивая ребенка. — «Там, на пароходе, вы назвали мое имя. Откуда вы знаете?»

Она стояла высокая и строгая. Ветер с моря туго ударялся о ее ноги. Юбка плотно облегла их. Он опять подумал, что она чем-то напоминает Колибри. Та была такой же длинноногой, упругой, сильной, но только у той была улыбка, кипень зубов, звезды в глазах, эта же смотрела строго, словно ее голубые глаза не умеют улыбаться.

«Я тогда принес вам тетрадь Петра Новикова», — сказал Марк. Он назвал себя. Не знал, протянуть ей руку или это будет выглядеть смешно. Не протянул. «Это правда, что он ушел на этот остров?» — спросил он.

«Да», — тихо сказала Мария, и непонятно было, отвечает она на его вопрос или хочет сказать другое. — «Может быть, это были вы. Я не помню, что я делала тогда и с кем говорила. Может быть, это были вы. Петр ушел, он не мог жить после всего, что видел. Так он написал. Куда? Я не знаю. Мне потом сказали, что он сошел с ума и ушел на этот остров.

Но может быть, это и не так. Может быть, сказали, чтоб хоть что-нибудь сказать. Может быть, его давно нет в живых».

Марк сам думал, что это скорее всего легенда. Но если легенда, то хорошая. Марии легче жить с мыслью, что Петр жив. Пусть даже на этом ужасном острове, но жив. Малыш теперь тянулся к Марку, лопотал свое, взрослым непонятное.

«Это его сын?» — спросил он.

«Да», — ответила Мария. «Это — маленький Петр, а тот был большой».

Подошел пожилой человек, с которым она разговаривала на палубе корабля. Она познакомила их. Сказала, что профессор — ее начальник, вместе были на геологических исследованиях. Спросила Марка, когда он уезжает из города и он, вовсе для себя неожиданно, сказал, что уедет завтра.

«Если вам негде ночевать», — сказала она, — «поедемте к нам. У нас постоянное общежитие, и место для вас найдется».

Корабельный гудок ворвался в раскрытое окно. Марк не спал. Находился в каком-то притуплённом состоянии. За окном была молочная, из тумана сотканная ночь. Комната тонула в голубой полутьме. Притушенная лампа под голубым абажуром. Ребенок во сне что-то мурлыкал, чмокал ртом. Рядом с Марком — горячее женское тело. Волна темных волос. Округлые загорелые руки. Он видел лицо спящей. Полно голубого счастья. Женщина спала, но и во сне ее полные, почти черные губы складывались в улыбку. Он поежился при мысли об обмане, в который они сами себя погрузили. Словно встревоженная его мыслью, из темной волны волос вынырнула рука Марии — мягкая, ласковая. Обвилась вокруг его шеи. Шепот — умиротворенный, радостный — прошелестел в полутьме: