Курд Шлёцер - Личная корреспонденция из Санкт-Петербурга. 1857–1862

Наш фельдъегерь задержался на один день, отправляется только сегодня.

Двое детей Ф. по желанию императрицы-матери были крещены в православной вере и теперь должны получить по завещанию императрицы 40000 рублей каждый.

Вчера вечером я прочитал в Кройццайтунг [940], что Сольмс [941]временно перемещен в Вену, таким образом, получил пост, о котором пел мне Вертер уже несколько лет. На несколько месяцев Сольмс останется там без сомнения.

Я должен собрать воедино всю свою философию. Но во всем есть свое хорошее.

Tout vient à point à qui sait attendre [942].

Завтра отсюда в Берлин отправляется Людорф [943]. Он из Эльберфельда, торговец, уже как пять лет открыл свое дело в Николаевске-на-Амуре, добрался оттуда сюда за четыре месяца, полагает, что за Амуром — большое будущее, хочет сейчас в Германию, чтобы там снарядить два корабля колониальными товарами. Он полагает, что Муравьев-Амурский будет свергнут из-за жестокости, во что мне не верится. В канцелярии Муравьева сейчас принят на работу его родственник Бакунин [944], бывший король Дрездена, т.е. он слоняется там без дела и проповедует новый философский миропорядок разума, т.е. разума духовной и нравственной карикатуры, названный Бакуниным. Этим, говорят, он импонирует своему двоюродному брату. Такое возможно только в России! Русский и философия — бессмыслица. Бедный, вечно непонимаемый Гегель, в конце концов, станет благодаря этому деградировавшему дворянскому элементу русского болота палачом всего существующего.

Более достоверен, чем свержение Муравьева, другой взлет — графа Берга; как старый милитарист-абсолютист он смотрит на политическую жизнь Финляндии отчужденно, рассорился здесь с графом Армфельтом [945], Штьернвалль [946]и вообще со всем здешним финским государственным секретариатом, да еще и врет по-крупному. Он пока должен взять на себя командование над армейским корпусом, который будет сформирован в Киеве из трех категорий: Венгрия, Дунайские княжества, крестьянство.

Крестьянское дело сегодня только поступило в расширенный Государственный совет на рассмотрение. Все хорошо осведомленные утверждают совершенно определенно, что указ должен будет появиться к 19 февраля. Княжевич сказал об этом еще вчера. Я, полагаю, уже писал, что в сенатской типографии готовы преамбула, с которой начинается каждый указ, и заключение — так что осталось внести только текст самого указа; и уже потом 300000 экземпляров отправятся в церковные приходы, где священники зачитают указ от имени канцелярии. Опасения в отношении беспорядков сохраняются: масленичные балаганы в этом году перенесены с Исаакиевской площади на Марсово поле, чтобы выпивший Muschik не находился рядом с Зимним дворцом и не побил в нем стекла. Это единственная тайная причина таких мероприятий, для официальных (особ — В.Д.) продолжается придворный траур. Через неделю оружие и боеприпасы вновь будут переданы в безопасность в крепость.

Неделю назад Княжевич праздновал свой 50-летний юбилей: «Владимир» [947], большой банкет на 600 персон в Доме Дворянского собрания, адреса из Лондона (!), Москвы и т.д., учреждена в его честь стипендия, на счет которой здешняя биржа перевела 10000, а московская — 40000 рублей — как будто этот опытный специалист второй Кольбер [948]! Пожилой Меншиков [949]недавно сказал: «я определенно стану следующим министром финансов! Поскольку, когда у России не было флота, я был морским министром. Я защищал Севастополь, когда там не было пороха, сейчас же нет денег — поэтому я министр финансов».

В следующую пятницу, вечером в 9 часов, Нади венчается в небольшой сенатской капелле без всяких торжеств. Дорогой Петербург до сих пор не может удовлетвориться, что симпатичная Нади выходит замуж за некрасивого Половцова: Mademoiselle Nadi et Monsieur Nadin [950].

В Копенгагене и Стокгольме, говорят, униатские течения становятся все сильнее [951]; это поддерживают оба короля [952], лишь Мандерштрём, шведский премьер [953], против.

Число австрийских офицеров, о которых я писал в ноябре, с двух сотен должно увеличиться в два раза.

Недавно Бисмарк сказал мне: «Великая княгиня Елена, — которая через своего брата Августа [954]слышит из Берлина многое, — утверждает, что Шлейниц должен стать министром королевского дома, тогда у короля будет выбор между Бернсторфом, Пурталесом и мной на пост министра иностранных дел» — ipsisissima verba Paschae [955]. День и ночь мысли о министерском портфеле.

Тогда — берегитесь, господа на Вильгельмштрассе!

Здесь все живет крестьянским вопросом. Каждый день — заседания Государственного совета. На первом заседании председательствовал сам император, в завершении — обнял великого князя Константина, предводителя либеральной партии, для того, чтобы показать, что братья — в согласии. Голоса до сих пор разделяются следующим образом:

За Павла Гагарина — 8

За Муравьева (Центр) — 16

За Константина-Панина-Блудова-Чевкина — 29

Таким образом, теперь большинство: 29 против 24. Но от этих 24, как утверждают, некоторые отпадут. Необходимо проработать 1000 параграфов; 300 — уже закончены. 19 февраля, говорят , все это будет опубликовано. Наряду с этим: Двор в непрекращающемся страхе. Духовенство и мелкая знать будоражит народ ложными слухами. Если мелкому дворянину удастся привести находящихся в состоянии опьянения от свободы и требующих большего крестьян к путчу или открытому восстанию, тогда он скажет либеральному императору, что самодержец пошел слишком далеко и должен отступить. Лишь так можно объяснить, почему проводятся такие большие оборонительные мероприятия. Это даже означает, что Петербург и Москва к 19-у числу могут быть объявлены на осадном положении [956].

Винекен, наконец-то, заключил сделку по обмену золота и серебра между здешним и парижским банками.

Названный тобою К. не встречается в наших списках охранительных свидетельств, которые содержат фамилии более 20000 пруссаков, легитимировавшихся по удостоверениям о месте рождения.

В этой стране сегодня пишут 19 февраля: со вчерашнего дня памятник императору Николаю украшен белыми и красными камелиями из бумаги [957]; но указ об освобождении крестьян не опубликован. Maslanitza на пороге [958]; водка и новая свобода друг друга не переносят; из-за этого хотят дождаться второй недели Великого поста для провозглашения указа. Уже как третий день завершились заседания Государственного совета; вся работа получила либеральную окраску Редакционных комиссий, а там, где либеральные взгляды были в меньшинстве, император присоединялся к ним. Тысяча параграфов была проработана в течение трех недель. Указ представляет собой книгу, толщиной в три пальца. Все флигель-адъютанты или младшие генерал-адъютанты имеют приказ быть готовыми в путь: примерно, через неделю весь корпус отправится в различные губернии, чтобы присутствовать при провозглашении (манифеста — В.Д.) и сообщать о настроениях и проч<���ем>.