Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

– А чего вы не купите яблок у НИИ? Они тут всем своим по дешевке продают.

Я последовала их указаниям, и скоро у меня в пустой комнате, служившей кладовой, стояли две большие корзины яблок, которых хватило на всю зиму.

Местное окружение постепенно привыкло к моему «заморскому виду», и он их перестал смущать. Правда, мне пытались давать «полезные советы». Иду я как-то осенью по саду, а навстречу старик совершенно деревенского обличья. Я с ним поздоровалась, а он, сурово сдвинув брови, говорит:

– Чего же ты так легкомысленно одеваешься? Зима на носу, а ты в юбке бегаешь! Посмотри, как наши старухи одеты – в теплые курточки, ватные штаны, а штанины еще веревочками перевязывают, чтобы ветер не проник. Они себя берегут, а ты что делаешь?

Я представила себя в ватных штанах, перевязанных веревочками, и, посмеявшись про себя, поблагодарила старика за добрый совет.

Конечно, на китайских деревенских старух я равняться не собиралась, но благодаря жизни в Юньчэне дистанция между мной и простыми китайцами сократилась. Притягивало исходившее от них человеческое тепло, наивная простота восприятия мира, готовность прийти на помощь. Они учили меня, как кормить кур, как топить угольными брикетами печурку, на которой я готовила, делились нехитрыми рецептами простой пищи. Особенно людно стало у меня во дворе после того, как приехавшая проведать меня Алла привезла телевизор, купленный в счет моих сбережений. Это была диковинка в те времена! Соседи, дальние и ближние, толпами сбегались поглазеть на черно-белый маленький «ящик». Неважно, что релейная станция работала отвратительно и на экране колыхались какие-то неразборчивые тени в сопровождении хрипящих звуков, – все равно это было так интересно! Люди рассаживались на стульях, табуретках, на кровати, переговаривались, лузгали семечки, как в деревенском клубе, и, когда сеанс заканчивался, я брала веник, чтобы смести толстенный слой шелухи, оставшейся на цементном полу. Но такое поведение меня не раздражало – ведь это же были живые люди, по которым я истосковалась за годы сидения в одиночке.

Да, в Юньчэне вниманием я обижена не была. Когда приходилось выходить за ворота НИИ, например, в баню, расположенную в центре городка, и я шагала по улочкам с одноэтажными, сельского вида домишками, за мной тут же увязывались любопытные, в жизни не видевшие иностранцев. По мере моего продвижения к центру их становилось все больше – люди выскакивали за порог, выбегали из переулков. Я шла быстро, но и любопытствующие не отставали – кто-то семенил рядом, а кто-то, прибавив шагу, даже забегал вперед, чтобы взглянуть в лицо «странной старухе». Таким образом, со мной двигалась целая колонна, как на демонстрации, только транспарантов недоставало. Иногда требовалось вмешательство уличных полицейских, которые принимались увещевать толпу:

– Ну чего глазеете? Старухи, что ль, не видели? Не смущайте человека, разойдитесь!

Немного помогало.

Но трудно было все-таки привыкнуть к истинным провинциальным нравам. В ноябре 1976 года Инна приехала рожать в Юньчэн, чтобы провести со мной декретный отпуск. Когда настала пора, мы отвезли ее в местную больницу на тележке, прицепленной к тарахтящему трактору, – на ней обычно развозили бидоны с молоком. Другого транспорта не нашлось.

В огромном сараеобразном строении было наставлено штук двадцать коек в одной палате, и возле каждой койки суетилась родня: мужья, свекрови, мамки, тетки и прочие. Что-то подавали, приносили, уносили. Галдеж стоял невероятный! Ведь в Китае рождение младенца – событие общесемейного масштаба. Существует множество правил и табу в отношении того, что должна или не должна делать роженица. Здесь, в провинции, эти правила соблюдались с особой строгостью и рвением. В узком коридоре родильного отделения дымили печурки, на которых родные готовили своим подопечным горячую пищу. Считалось, что в течение первого месяца после родов женщина должна неукоснительно соблюдать постельный режим, съедая в день по несколько штук яиц и целые миски куриного бульона с лапшой, – только так она сможет восстановить силы. Всякая прочая еда запрещалась как наносящая вред здоровью. Люди немало удивлялись, когда видели, что Инне привозили из дома фрукты и разные другие вкусности: «И вы не боитесь ее этим кормить? Это же вредно!» А я, в свою очередь, полагала, что местную диету вряд ли можно назвать полезной. Кормить к тому же полагалось как можно чаще, поэтому печурки горели 24 часа в сутки. «Нет, лежать в такой обстановке невозможно!» – решила я, и мы забрали Инну домой чуть ли не на следующий день, благо роды прошли нормально, и на свет появился еще один внук, которого мы назвали Димой.

Конечно, мы с Инной все обустроили по-своему, не соблюдая никаких китайских правил, продолжая вызывать удивление у окружающих. В Китае новорожденных в зимнее время года постоянно держат в помещении, чтобы не застудить. А мы выставляли колясочку с младенцем на свежий воздух (укутав как следует, естественно), и он засыпал в ней под мягкими лучами зимнего полуденного солнца. Проходящие мимо нашего дворика соседи, не веря глазам, встревоженно заглядывали под одеялко и принимались барабанить в дверь:

– У вас ребенок во дворе!

Забыли, мол, младенца бабушка с мамашей!

Пребывание в Юньчэне начинало тяготить меня. «Неужели я так и окончу свой век в этой глуши?!»

По газетам и телевидению ничего нельзя было понять, но Инна каждый раз привозила свежие новости из столицы. В это время пекинское «сарафанное радио» работало в полную силу, причем информация о том, что делается на самом верху, была не только колоритной в деталях, но и вполне достоверной (как выяснилось позднее). С начала 1976 года чувствовалось, что народ устал от революционных лозунгов и политических кампаний борьбы. Цзян Цин с ее присными никто не симпатизировал, а Мао Цзэдун дряхлел на глазах. Это было видно даже на моем крошечном мутном телеэкранчике. Мы с Инной обсуждали ситуацию, выходя на прогулку по саду, и даже там выражались эвфемизмами (мало ли что!): что будет, «когда эти глаза закроются». Может ли нам стать хуже? Конечно, если Цзян Цин придет к власти. А насколько возможен ее приход? И не вспыхнет ли в этом случае гражданская война?

От Инны я знала, что моя подруга Аня смогла выбраться из ссылки. Застав мужа тяжело больным, она заявила, что из Пекина не уедет. Ее не тронули. Очевидно, режим слабел и уже не мог совладать со всем.

9 сентября 1976 года умер Мао Цзэдун, а менее чем через месяц произошел крутой переворот – так называемую «Банду четырех» во главе с Цзян Цин сместили и арестовали, к власти пришли другие люди, более умеренного толка. Медленно, преодолевая сопротивление «леваков», стали проявляться изменения в политике.