Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Хождение наше с братом в церковь, естественно, прекратилось, как только мы вступили – он в комсомол, я в пионеры. Раз я пионерка, значит, ходить больше в церковь я не должна – пионерам нельзя верить в Бога. Тогда же мы с братом дома совершили «революцию». В весьма категорической форме заявили маме, что она должна снять висевшую в углу комнаты икону, ибо нам, сознательным членам нового общества, не пристало иметь в доме подобный предмет культа, истинный религиозный пережиток прошлого. Мама лишь с грустью посмотрела на своих «воинствующих безбожников» и вздохнула: «Ну что же, иные времена, иные песни». И безропотно покорилась. Правда, несколько позже в изголовье своей постели она повесила образок пресвятой Параскевы мученицы, которым ее благословила перед смертью мать. Тут уж и мы смирились, найдя в себе достаточно внутреннего такта, чтобы лишний раз не травмировать мамину душу. Этот образок я спустя много лет положила на грудь покойной матери, когда ее хоронили на православном кладбище в Пекине.

Летом 1928 года я пришла на биржу труда – там было специальное окошечко для подростков 14–16 лет, ищущих работу. Мне недавно исполнилось 14, я окончила школу-семилетку и оказалась на распутье. Учиться дальше хотелось, но я не могла – материальное положение не позволяло. Мама, главная наша кормилица, давно уже ушла с фабрики и зарабатывала на жизнь поденным трудом: шила на дому, ходила по чужим квартирам – стирала, мыла полы. Мне было больно смотреть, как она надрывается. Я решила сама зарабатывать на кусок хлеба. Куда же устроиться? Моему выбору помог случай.

В нашей коммунальной квартире в 1-м Басманном жила, как я уже упоминала, Эмилия Карловна, обрусевшая немка, из «бывших». Портрет своего покойного мужа – генерала-аншефа, с пышной бородой и в роскошных эполетах, она так и не сняла со стены, но жизнь у нее давно уже была не генеральская: Эмилия Карловна ютилась в одной комнате на троих – со своей подругой-медсестрой и незамужней дочерью Лидией Николаевной Аксеновой, очень умной, очень образованной, но крайне некрасивой женщиной: низкого роста, скособоченной, с раскосыми глазами, желтоватыми, выдающимися вперед зубами. Про таких говорят: ни в мать, ни в отца. Ведь Эмилия Карловна в молодости, вероятно, была писаной красавицей. И в пожилом возрасте она еще оставалась по-девичьи стройной, голубоглазой, с зубами-жемчужинами. С седыми буклями, но легкой, почти воздушной походкой пробегала по темному, бесконечно длинному коммунальному коридору.

Возмещая недоданное, природа наградила Лидию Николаевну не только умом, но и добротой. Войдя в мое положение, она дала полезный совет: «Я сейчас работаю в книгоуче секретарем. Иди к нам учиться. Будешь и образование получать, и деньги зарабатывать».

Книгоуч – это сокращенное название Школы книжногазетного ученичества при Госиздате, только что созданной в 1928 году по типу многочисленных фабрично-заводских ученичеств (ФЗУ), которые возникали в те годы. Книгоуч еще именовали «ФЗУ повышенного типа». Школа готовила корректоров, технических редакторов и работников книжного прилавка, то есть распространителей. Чтобы попасть туда, надо было получить направление. Вот по совету Лидии Николаевны я и обратилась на биржу труда, зарегистрировалась, сказав при этом, что вот есть такой книгоуч, и я хочу поступить туда. Мне без всяких слов дали направление, и с осени 1928 года я пошла туда учиться и работать.

Радовало, что книгоуч находился от дома недалеко – в помещении Клуба железнодорожников им. Кухмистерова (ни тогда, ни сейчас не знаю, кто это такой, но имя запомнилось) [24] Е. Ф. Кухмистеров (1881–1922) – революционер, первый председатель Московского профсоюза железнодорожников. . Я выходила из дома вместе с Лидией Николаевной, отправлявшейся на работу. Мы проходили по Бабушкиному переулку, пересекали Старую Басманную возле Никиты Мученика и ныряли в переулок, ведущий к Курскому вокзалу, а там уже до книгоуча рукой подать. Начитанная Лидия Николаевна всю дорогу что-нибудь рассказывала, ее было очень интересно слушать.

Но милейшая соседка недолго смогла опекать меня, где-то через год она бесследно исчезла. Эмилия Карловна молчала, но все понимали: Лидию взяли органы. А за что? Да ни за что. Просто, к ее несчастью, она приходилась по отцу родственницей (чуть ли не племянницей) князю Петру Кропоткину, зачинателю русского анархизма, которого в начале революции уважали и чествовали, а затем посмертно записали в злейшие враги Советской власти вместе с его последователями-анархистами, которых начали поголовно забирать в конце 20-х годов и отправлять в ссылку. Лидию Николаевну взяли тихо, вне дома. Ходили слухи, что ее отправили на Соловки. Она так и сгинула бесследно. А Эмилию Карловну выгнали из Москвы в начале войны, когда стали выселять из столицы всех лиц немецкого происхождения, хотя они и жили в России на протяжении веков, еще со времен Екатерины II. Эмилия Карловна перебралась из Москвы в Ташкент к младшей дочери от второго брака, Жене. В нашей коммуналке осталась ее сестра Августа Карловна Кулова со своими многочисленными детьми. Спасло ее от выселения только то, что один из ее сыновей, Степан, воевал на фронте. Домой он не вернулся – погиб.

В детские годы я играла во дворе с ее младшим сыном, Колей Куловым, а в 30-е сдружилась с его женой Надей. Дружба с семейством Куловых сохранилась у меня на долгие годы.

Исчезновение Лидии Николаевны меня тогда не очень взволновало, прошло стороной. Я с увлечением училась в книгоуче, в группе технических редакторов. Помимо специальных предметов, с нами много занимались русским языком, литературой, напирали при этом на грамматику и орфографию, чтобы мы могли заниматься корректурой. Это мне очень помогло впоследствии: и при работе корректором, и в моей многолетней преподавательской деятельности.

Спецификой книгоуча было то, что мы совмещали учебу с рабочей практикой. При поступлении нас всех тут же прикрепили к разным издательствам. Я попала в «Книгосоюз» – довольно солидное кооперативное издательство, выпускавшее литературу по вопросам сельского хозяйства, кооперации, что было актуально для 20-х годов. Четыре часа в день у нас шли занятия, сначала около Курского вокзала, а потом в бывших торговых рядах на Ильинке. Затем я садилась на трамвай и через центр ехала на Тверской бульвар, где возле Никитских ворот, в здании, находящемся рядом с теперешним ИТАР-ТАСС, размещался «Книгосоюз». Здесь я трудилась еще четыре часа, до самого вечера, под руководством наставника – опытного технического редактора, приходившегося родственником художнику Верещагину. Это был почтенный старичок, похожий на профессора, очень сердитый и строгий. Он гонял меня по разным поручениям, давал для начала самую простенькую работу, постепенно усложняя задания.