Елизавета Кишкина - Из России в Китай. Путь длиною в сто лет [litres]

Уже в одном из первых писем с Дальнего Востока я писала маме:

«Да, кстати, тетя Шурочка [30] Дальняя родственница, жившая в то время у мамы в 1-м Басманном. – Примеч. автора. говорила, что китайцы – преотвратительный народ (между прочим, это теперь расценивается как шовинизм), и зря это говорила – наоборот, прекрасный! Я, конечно, говорю не про тех, кто торгует на улице с лотков, а про тех, которые работают у нас в издательстве редакторами китайской литературы. Очень и очень культурные люди, окончили университеты и даже не один. (…) Действительно, они очень смешно говорят, надо привыкнуть, чтобы их понимать. Мы уже привыкли, приспособились. У нас с ними очень хорошие отношения, они часто бывают у нас, мы ходим вместе купаться, играть в волейбол, они учат нас играть в теннис. Замечательная игра!» Я до сих пор помню многих из моих китайских знакомых по Дальнему Востоку. Судьбы у них сложились по-разному.

Цзэн Юнцюань работал редактором, заведующим китайской секцией. По-русски его звали Лобов Дмитрий Александрович, и это меня очень смешило. «Ну какой он, с позволения сказать, Александрович, когда он по-русски не говорит, а лепечет!» – думала я. Но вообще-то этот общительный и жизнерадостный человек, всегда безукоризненно чисто и даже элегантно для тех лет одетый, производил впечатление. Он играл в теннис – игру в те времена редкую и даже буржуазную, но это придавало ему в моих глазах некую аристократичность. Он первым вывел меня на корт. По выходным дням я вскакивала в шесть утра и до десяти часов носилась с ракеткой по площадке. Втайне Лобов мне очень нравился, а он относился ко мне с симпатией, но не забывал и о разнице в возрасте. Не зная еще, как моложаво выглядят китайцы, я полагала, что он мой ровесник, а оказалось, что ему уже около тридцати. Помню, он привез мне из командировки в подарок куклу, словно маленькой девочке, и я на него в душе обиделась, хотя внешне ничем это не проявила. «Разве я маленькая?!» – возмущалась я про себя. В семнадцать лет всегда хочется быть взрослой – а напрасно! Наше знакомство оказалось недолгим. Вскоре Лобова отозвали в Москву. А потом он – секретно, конечно, – выехал на родину. Встретились мы уже много лет спустя в Китае. После создания КНР Цзэн Юнцюань работал по дипломатической линии, был послом в ГДР и Польше, поднялся до заместителя министра иностранных дел. Помнится, перед отъездом в ГДР он пригласил меня с мужем и детьми в Международный клуб в Пекине и за столом поднял бокал за нашу старую дружбу.

Издательский художник Володя Ниткин (Кан Ху), прожив много лет в Советском Союзе, побывав в руках НКВД и пережив блокаду Ленинграда, в конце концов благополучно вернулся в Китай. После образования КНР стал преподавателем Китайской академии изобразительных искусств, но я с ним больше не встречалась.

Слово «благополучно» сказано неслучайно: двое других моих китайских друзей оказались не столь удачливыми. Один из них носил фамилию крупного советского государственного деятеля Смидовича (Петра Гермогеновича). Надо сказать, что многим китайским коммунистам и комсомольцам по приезде в Советский Союз в целях конспирации давали русские имена и фамилии, причем очень часто это были фамилии известных большевиков. Смидович, высокий, сухопарый, с грустным взглядом черных миндалевидных глаз, был человеком малоразговорчивым, сдержанным и корректным. Играл на пианино. В его исполнении я впервые услышала китайскую музыку. Она показалась мне непривычной для слуха и даже дисгармоничной, но слушать все равно было интересно. Летом 1934 года, как потом мне сказали, Смидович уехал во Владивосток и работал преподавателем китайского языка в Ленинской школе. В 1936 году его арестовали, возложив ответственность за выпуск книги, написанной китайцем Елкиным. Эта книга, как считали, была «с троцкистским душком», а так как Смидович ее редактировал, то оказался за нее в ответе. Он так и не вышел из тюрьмы, умер там.

Другой хороший знакомый – китаец Алеша, носивший громкую по тем временам фамилию Енукидзе, был в противоположность Смидовичу низеньким, коренастым. Непропорциональная нижняя челюсть как-то утяжеляла его лицо. Но это был добрый по натуре малый, живой и непосредственный. Хорошо играл в теннис, обучал и меня на корте. Он тогда был редактором выходившей на китайском языке газеты «Рабочий путь». Участь его оказалась такой же трагической, как и у Смидовича. Даже его китайскую фамилию мне не удалось узнать.

У меня сохранилась подаренная им фотография, где он стоит с ракеткой в руках, с трогательной надписью: «На память мой дорогой Лизочка! От Алеши Е. 11/VIII-32».

В Хабаровске я видела также У Юйчжана (русская фамилия его была Буренин), будущего ректора Народного университета Китая. Был он невысокого роста, худощавый, с уже начинавшимися залысинами. В то время он жил с русской женой, женщиной с нелегким характером, которая, как утверждали злые языки, в минуты семейных раздоров обсыпала его мукой. У Юйчжан бывал в издательстве по делам выпуска учебника с латинизированным алфавитом для китайцев. В то время при крайисполкоме существовал Комитет по латинизации китайского языка. Членами этого комитета были советские китаисты и китайцы, в том числе Ван Сяньбао, которого я встречала во Владивостоке и который позже стал известен под псевдонимом Лю Чаншэн. Рабочий-горняк, с юности живший на Дальнем Востоке, он вступил в члены ВКП(б), работал инструктором крайисполкома, вел работу среди китайских рабочих. После создания КНР работал по профсоюзной линии, а в 1953 году вместо моего мужа его назначили заместителем председателя Всекитайской федерации профсоюзов.

Из моих дальневосточных знакомых в последующие годы жизни я больше всего встречалась с И Диншанем. Его история во многом типична для китайцев его поколения.

И Диншань вступил в комсомол в апреле 1924 года в Китае, занимался нелегальной работой. После того, как он был деконспирирован, жизнь его оказалась в опасности – гоминьдановцы замышляли его уничтожить. Тогда ЦК КПК решил послать его в Москву, в Университет им. Сунь Ятсена [31] Полное название: Университет трудящихся Китая им. Сунь Ятсена. С 1928 года – Коммунистический университет трудящихся Китая им. Сунь Ятсена. Находился в Москве. , созданный специально для подготовки кадров для китайской революции. Многие известные деятели КПК учились в этом учебном заведении – Ян Шанкунь и его жена, будущая писательница Ли Бочжао, Ван Цзясян, Чжан Вэньтянь, У Сюцюань, Уланьфу. Слушателем этого Университета был и сын Чан Кайши – Цзян Цзинго, совсем еще молоденький, русская фамилия его была Елизаров.

И Диншаню по прибытии в Советский Союз неизвестно почему придумали имя и фамилию с польским «акцентом»: Всеволод Казимирович Врубель. Перевели из китайского комсомола в ряды ВЛКСМ. Тогда это делалось просто, так же, как переход из КПК в ВКП(б): все партии считались отделениями единой организации – Коминтерна [32] Коминтерн (III Интернационал) – международная организация, объединявшая коммунистические партии различных стран в 1919–1943 гг. Финансировалась Советским правительством. . После окончания Университета им. Сунь Ятсена Врубеля послали на Дальний Восток в распоряжение Зейского окружкома ВКП(б). Оттуда в 1933 году направили на Зейский комбинат цветных металлов и золота. Перед ним была поставлена задача: во-первых, мобилизовать китайских рабочих (на комбинате их было около тысячи человек) на выполнение первого пятилетнего плана; во-вторых, подготовить из них революционные кадры, чтобы в случае необходимости послать в Китай, потому что поражение революции 1927 года нанесло в этом отношении большой урон китайской компартии.