Сергей Соловьёв - Асса и другие произведения этого автора. Книга 2. Ничего что я куру?

Все, что обещал Паша, не просто сбылось, а сбылось «в кубе». Мандонго оказался в миллион раз вкусней, чем следовало из Пашиных рассказов — мясо нежней, кукуруза толще и слаще, навар наваристей. Шишкебаб и просто был немыслимый. Темное пиво начинали пить из огромных литровых кружек с одиннадцати утра. Кружки можно было попросить и трехлитровые. Пиво подавали свежайшее; узнав, что мы — русские, льстиво и без напоминаний делали «долив после отстоя». Рай, рай, земной рай.

Но если говорить и всерьез — о Колумбии сохранились у меня самые нежные воспоминания. Хотя они и не лишены мрачного и даже несколько демонического оттенка. Только там я понял, что Габриэль Гарсиа Маркес никакой не «поэтический фантаст» и не «фантастический поэт», как у нас о нем любят писать. Он гиперреалист с натуралистическим оттенком. Про «миргородскую лужу» Гоголя иностранцы тоже думают — «фантастический реализм», а это просто лужа, существующая в Миргороде, вероятно, и по сей день.

Среди деловых людей мира Колумбия славна как страна великих банковских спекулянтов. Это центр банковской спекуляции в целой Латинской Америке. Известна она еще и как страна изумрудов. Но оказалось, что у этих камней девяносто шесть или что*то около того характеристик подлинности. Поверьте, что никакой нормальный колумбиец не будет подвергать свой камушек девяносто шести экспертизам. Наши грузины по сравнению с колумбийцами могут показаться трудолюбивейшими китайцами, день и ночь не разгибающими спины. Эти практически не работают никогда, нигде и ни при каких условиях. Но в каждом доме лежит подушка с изумрудами — такой же непременный атрибут достойной колумбийской квартиры, как у нас когда*то была герань, фикус и портрет Хемингуэя. На подушке этой часто спит хозяин, не ведая при том, спит ли он на бутылочном стекле или на миллиардах, припасенных на черный день.

Но более всего знаменита Колумбия своей изысканнейшей преступностью. Я бы сказал, что это страна поэтов преступления. То, что каждый вечер пересказывала нам Маушка, прочитывавшая почти все колумбийские газеты, не только ошеломляло жестокостью и неистощимостью преступной фантазии. Было ясно, что новый тип преступления сначала кем*то любовно изобретается, потом идет в тираж, месяца за два — за четыре набирает размах и затем выдыхается, но тут же на смену ему приходит еще какой*то новый преступный финт, прежде неведомый.

Первое же преступление, о котором поведала нам Маушка, привело нас в весьма задумчивое состояние.

Известно, что в Колумбии, как, впрочем, и во всей Латинской Америке, терпеть не могут американцев, гринго, так же как еще недавно во всех бывших соцстранах на дух не выносили нас. И все это несмотря на то, что американцы кормят и поят Латинскую Америку точно так же, как мы кормили и поили неблагодарные соцстраны. Первое, о чем сразу предупредила меня Маушка: следи, чтобы тебя не приняли за гринго. Очень опасно быть гринго в Колумбии. Сразу кричи: я — русский, поляк, кто угодно — только не гринго. А меня, кстати, чаще всего и принимали именно за гринго. Рассказывают, что какой*то дикий гринго, вроде меня, заходит вечерком в симпатичный ресторанчик выпить кружечку пива. Хозяин незаметно подбрасывает туда таблетку, вскоре после этого гринго обмякает и начинает на глазах разваливаться, растекаться, расползаться. Хозяин, поддерживая непутевого гринго, проводит его через зал, чтобы посетители видели, как тот насосался (это с одной*то кружечки!), но выводит он его не на улицу, а через черный ход — во двор. Там их уже ждет автомобиль, несчастного американца запихивают в него и везут в горы, кольцом окружавшие Боготу. Там, в лесочке, гринго, за это время заснувшего мертвым сном (таблеточка, полагаю, не из слабых), догола раздевают и шприцем выкачивают из вены чуть ли не всю кровь, но строго до минимума, до такой степени, чтобы гринго тут же не отдал концы. Донорская кровь в Колумбии в большой цене. Кровь тут же на месте запечатывают в бутылки, консервируют; одежду, бумажник приходуют и уезжают. На рассвете гринго просыпается голый, с ощущением дикой слабости, в лесу. Кругом — никого, внизу блещет огнями беспечная Богота, до которой ему кое-как, скуля и подвывая от ужаса, удается за сутки — за двое доползти. В общем, почти по нашему классическому анекдоту: «Ни хрена себе, попил пивка!» Согласитесь, это круто. Не какое*то там пошлое убийство, бессмысленный мордобой, вульгарная кража — нет, целое уголовное сочинение, придуманное и разыгранное с истинным артистизмом и вдохновением.

Вот еще одно такое «произведение», сочиненное на наших глазах. На этот раз жертвой стала колумбийка, дивной красоты женщина (я видел ее фотографию; да и вообще, женщины в Колумбии редкостно хороши), министр культуры, — ей было всего тридцать с небольшим лет, двое, мне кажется, детей. Среди бела дня культурному министру грубо накинули мешок на голову, втолкнули в машину и увезли. После чего последовало заявление, что, если не будут освобождены из тюрьмы люди, проходящие по делу о наркобизнесе, ей непременно отрубят голову. Срок на размышления давался, скажем, до четверга. При этом похитители не прятали свою жертву где*то в убежище, а все время перевозили с места на место в автомобиле, отчего поймать их было практически невозможно.

Вся страна горячо обсуждала происходящее с неравнодушием футбольных болельщиков. Все, натурально, возмущались: как такое можно! Президент собирает чрезвычайное заседание чрезвычайного совета: как быть? Похитили как-никак министра культуры. Все сочувствуют, психуют, кипятятся: женщину надо спасать. Но и преступников, в свою очередь, нельзя выпускать, стыдно поддаваться шантажу. Одни говорят: не посмеют. Другие: вы их плохо знаете, они все посмеют. Телевидение транслирует заседание сената: выступают ораторы, комментируют комментаторы, а похитители периодически звонят и напоминают: осталось шестнадцать часов, двенадцать, восемь… Идет ночное экстренное заседание правительства, сената. Председательствует, с красными от бессонницы глазами, наш друг президент. Решают: хватит, не пойдем на поводу у мафии! Но если с головы этой женщины упадет хотя бы волос, мы выжжем этих подонков, мы перережем всех, кого они требуют освободить. Тем временем осталось три часа, два, час… Ораторы говорят: не пойдем на попятный, будем тверды. Они не посмеют.

Звонок: «Получите голову вашего министра». Приезжают по адресу, вскрывают багажник машины — там красивая мученическая голова.

Страна в шоке, общее негодование, демонстрации, снова ораторы: «Никогда в жизни не простим, не спустим. Но нельзя трогать сидящих в тюрьме. Принципы демократии — превыше всего…»

Третье преступное сочинение — вообще полный кошмар. Между президентским дворцом и торговыми рядами — маленькая улочка, буквально в два — в три метра. На ней ровно в шесть часов вечера в пятницу, в самое людное время, разносит в щепу автомобиль, начиненный взрывчаткой. Гибнут дети, женщины, случайные прохожие. Зачем? За что?