Эдди Яку - Самый счастливый человек на Земле. Прекрасная жизнь выжившего в Освенциме

Вскоре после этого меня вызвали в управление лагеря, где я впервые встретился с его начальником. Он спросил, что произошло, и я рассказал, как поляки украли у нас уголь и как меня избил охранник. Не ограничившись этим, поскольку мое возмущение не прошло, я добавил: «Хотите нас убить? Лучше уж сразу застрелите, и делу конец. Все равно через месяц-другой мы будем мертвы, если другим заключенным позволено присваивать результаты нашего труда». Как ни странно, меня отпустили, а на следующей неделе поляков мы уже не увидели. Товарищи обнимали и благодарили меня, и это было приятно. Хотя после избиения охранником у меня еще несколько месяцев сильно болела голова и даже зрение ухудшилось, я ни о чем не жалел. Напротив, чувствовал глубокую радость и удовлетворение тем, что отстоял права – не только свои, но и всей нашей команды. Да, пострадал, но не зря! Может, и немного, но все-таки облегчил жизнь людям, с которыми работал в шахте.

КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ СПУСТЯ произошло еще одно исключительное событие: меня вызвали на встречу с представителем химико-фармацевтического конгломерата «ИГ Фарбениндустри», или просто «ИГ Фарбен», и объявили, что направляют в новую рабочую команду. Оказывается, руководство лагеря узнало, что я обладаю профессиональными навыками в области машиностроения, в том числе и точного, и классифицировало меня как «экономически ценного еврея» . Как вам такой термин?

Меня трижды подводили к газовой камере, но метров за двадцать до входа охранник, увидев в списке мое имя, номер и профессию, кричал: «Уберите 172338!» Трижды! У меня был шанс выжить, пока я мог работать и приносить пользу Германии.

Меня трижды подводили к газовой камере, но метров за двадцать до входа охранник, увидев в списке мое имя, номер и профессию, кричал: «Уберите 172338!»

Как тут было снова не вспомнить и мысленно не поблагодарить отца: ведь именно по его настоянию я получил навыки, которые спасали мне жизнь! Он не уставал повторять, как важна для человека работа, которой он вносит вклад в этот мир, как важно, чтобы каждый человек занимался своим делом – это одно из условий развития и в то же время стабильности общества. Отец понял о мироустройстве одну фундаментальную вещь: есть комплекс причин, который может привести к «поломке», выходу из строя общественного механизма, как это произошло в Германии, но даже в этом случае отдельные его части продолжают работать. И пока они работают, мои профессиональные навыки необходимы и меня не пустят в расход…

Я стал инженером-механиком «ИГ Фарбен», компании, совершившей одно из самых ужасных преступлений против евреев. Более тридцати тысяч человек принудительно работали на ее заводах, которые поставляли ядовитый газ «Циклон Б», умертвивший более миллиона человек в газовых камерах.

В Аушвице погибло более миллиона евреев. Но в других лагерях, где такой работы не было, ничто не сдерживало СС от воплощения нацистской мечты о нашем полном уничтожении.

С другой стороны, эти заводы давали какой-то части из нас шанс выжить. Да, в Аушвице погибло более миллиона евреев. Но в других лагерях, где такой работы не было, ничто не сдерживало СС от воплощения нацистской мечты о нашем полном уничтожении. Владельцам предприятий было выгодно сохранить наши жизни – нам даже делали инъекции витаминов и глюкозы, чтобы мы сохраняли работоспособность.

У эсэсовцев были другие приоритеты. Они просто хотели всех нас убить. По замыслу СС концентрационные лагеря предназначались именно для этого. Гитлер настаивал на окончательном решении «еврейского вопроса». Поддерживавшие его высокопоставленные нацисты называли рабский труд, приводивший к смерти заключенных, vernichtung durch arbeit , что означает – истребление трудом. Однако несмотря на их желание и готовность уничтожить всех евреев, едва ли это получалось так быстро, как им хотелось. Каждый день поезда подвозили все новые и новые партии заключенных.

И даже в этом кромешном аду находились заключенные, которые пытались сопротивляться, давать отпор мучителям. Так, женщины из Биркенау, которые работали на «АГ Крупп», где производились боеприпасы, тайно выносили с завода взрывчатые вещества. Каждый день печи крематориев на пару часов выключали, чтобы остудить, и обслуживающие их операторы, воспользовавшись этим перерывом, заложили в них взрывчатку. Когда печи включили, крематории взорвались. Целый месяц мы жили без крематориев и газовых камер. И были несказанно рады – ни дыма, ни запаха смерти! Но радость наша, конечно, была недолгой: печи снова построили, причем еще более мощные. И все стало только хуже…

КАК ИНЖЕНЕР-МЕХАНИК завода «ИГ Фарбен», производившего продукцию для немецкой армии, я отвечал за техническое обслуживание воздуховодов высокого давления, от которых зависела работа всего оборудования, и регулировал давление воздуха. Табличка, висевшая на моей шее, всегда напоминала о том, что, если где-то произойдет утечка, меня повесят.

Хотя к каждому станку был приставлен рабочий, я нес ответственность за двести единиц оборудования целиком и в отдельности. Я был единственным в лагере, кто умел ремонтировать манометры, обеспечивающие нормальную работу станков. Следить за всеми одновременно было просто невозможно, но я кое-что придумал: изготовил две сотни свистков и раздал рабочим, объяснив, для чего они нужны. Заметив, что где-то начинает падать давление, надо было свистнуть. Свисток – и я сразу бегу в нужном направлении исправлять ситуацию. Станки были самых разных типов и изготовлялась на них самая разная продукция – от боеприпасов до химикатов, но между всеми существовала взаимозависимость: если остановится один – остановятся и другие. И в таком случае мне гарантирована смерть. К счастью, за год моей работы ни один станок не сломался.

Ничто в жизни не поколеблет моей веры в возможность чуда: как-то за одним из двух сотен станков я увидел… свою сестру Хенни. Она прошла через «отбор» Менгеле и оказалась в женской части Аушвиц II – Биркенау. Я посмотрел на нее – и мое сердце сжалось и от радости, и от боли. Вместо красавицы с прекрасной кожей и дивными волосами передо мной стояла узница с обритой головой, в лагерной униформе, которая болталась на ее истощенном, измученном голодом теле. Какие страдания ей пришлось перенести! Последний раз мы виделись три месяца назад, когда сошли с поезда, – в день гибели наших родителей. Нам хотелось обняться, вместе погоревать, как-то поддержать друг друга. Но мы не могли даже нормально поговорить: если бы наша родственная связь открылась, нацисты и коллаборационисты наверняка нашли бы способ использовать это против нас.