Людмила Черная - Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

Однако моя тема не интеллигенция в нацистской Германии, а эмиграция. Я пишу не об оставшихся в нацистском «рейхе», а о покинувших его.

Знаменитым немецким эмигрантом наряду с Брехтом стал Эрих Мария Ремарк — и как раз в годы своей мировой славы. В 1929 году Ремарк написал самый известный в мире антивоенный роман «На западном фронте без перемен» и тогда же был проклят немецкой реакцией как пацифист.

До этого красивый, светловолосый молодой человек из Оснабрюка отважно воевал на передовой, был много раз ранен, лежал во фронтовых лазаретах, снова возвращался в строй. Но более сильного, выразительного романа, проклинавшего войну, еще не было написано.

Если не ошибаюсь, тираж ремарковского антивоенного романа, переведенного на многие языки, достигал 5 млн. экземпляров.

В 1930-е такая цифра казалась баснословной.

В 1930 году в Голливуде был снят фильм по ремарковскому роману…

И кто бы мог подумать тогда, что Ремарк станет поистине трагической — быть может, самой трагической — фигурой ХХ века?

Еще до прихода к власти гитлеровцев антипод красивого статного Ремарка — урод, «штафирка» Геббельс (который никогда не был на военной службе из-за врожденной хромоты) объявил Ремарку войну. На первых порах он сорвал демонстрацию голливудской ленты по роману Ремарка в немецких кинотеатрах, а потом направил всю мощь своей пропагандистской машины на самого писателя.

Эрих Мария Ремарк стал эмигрантом, уехал в Швейцарию уже в 1932 году. Писателю, получившему мировое признание, было тогда всего 34 лет. А в 1947 году Ремарк получил американское гражданство и поселился в США. В общем, немецкий писатель с мировой славой прожил всю свою жизнь вдали от родины. Даже умер в 1970 году не в Германии, а в Локарно (в Швейцарии).

Изгнанники в произведениях Ремарка все время встречаются с русскими изгоями. И те и другие, словно «тени», блуждают по чужой земле («в раю»). Есть среди эмигрантов совершенно обнищавшие люди, есть и люди сравнительно состоятельные, во всяком случае не бедняки. Но все они проживают не свою, а… чужую жизнь.

Последнее, одно из самых значительных произведений Ремарка так и называется «Тени в раю». Мне довелось переводить этот роман на русский и почувствовать всю горечь изгойства, которую испытал главный персонаж романа. Только злобные советские критики могли всего этого не заметить, а узреть только лишь то, что и «теням» удавалось иногда испытать чистую радость, встретив красивую женщину или настоящего друга.

Но я пишу не о Ремарке, и тем паче — не о советских критиках-фальсификаторах. Я — об эмиграции.

Как ни странно, проблема эмиграции возникала на всех этапах моей неправдоподобно долгой жизни. Коснулась она и меня — самым болезненным образом.

В 1970-е эмигрировал мой единственный талантливый сын со своей семьей.

Расклад в ту пору был такой: эмиграция именовалась «отъездом евреев на историческую родину», то есть в Израиль. На самом деле евреев и не евреев эмигрантов отпускали на все четыре стороны, с глаз долой. С одним-единственным условием: ты уезжаешь навсегда, не сможешь вернуться никогда. Прощаешься навек и со своими близкими, и со своим любимым городом («любимый город может спать спокойно»), и со своими детством и отрочеством.

Разумеется, тебя, беднягу, предварительно ограбят. Лишат того немногого, что у тебя, советского гражданина, было. У моего сына сразу же отобрали его хорошую по тем временам трехкомнатную квартиру. И, разумеется, не разрешили брать с собой его собственные картины. Правда, на родине работы эти иначе, чем «вредной мазней» не называли — все равно «вредная мазня» вывозу не подлежала.

Итак, ты уезжаешь навсегда. Без права передумать и возвратиться назад. И уезжаешь гол как сокол.

Люди бросались в эту эмиграцию, как в омут, считая, что им повезло. Сказочно повезло.

Уезжала, разумеется, в основном молодежь, ее самая рисковая и решительная часть, самодостаточная и амбициозная — и при том, как считалось, без царя в голове. Ибо большинство уезжавших не знали ни иностранных языков, ни чужих законов, порядков и обычаев — и уж тем более, тех маленьких хитростей, которые помогают жить людям в любом полушарии, в любой стране…

И пусть умная Юлия Латынина и моя молодая, тоже умная, приятельница Надюша тысячу раз рассказывают мне об… Илоне Маске, который, переехав из Южной Африки в Америку, начал с нуля… Громадное большинство людей, увы, не похожи на Илона Маска. И на Сергея Брина они тоже не похожи. Они, скорее, похожи на… Рогозина. А у Рогозина, как мы знаем, ракета, даже если она задумана в эпоху Королева, либо не взлетает, либо взлетает с большим трудом. По сему я не советовала бы Рогозину эмигрировать — конечно, если он не последует примеру Батуриной, супруги бывшего мэра Москвы Лужкова, ныне покойного. «Талантливая» (так ее назвал мэр) Батурина, награбив в России миллиарды, успешно вывела их в офшоры, а потом, уже налегке, двинулась на чужбину сама. Предварительно купив один из самых шикарных особняков-дворцов в Лондоне. Видимо, чтобы было где приклонить голову и ей самой, и мужу-мэру — бедняку-пчеловоду.

Но тут меня явно заносит в… заоблачные высоты.

Итак, часть нашей амбициозной молодежи, в том числе мой сын с семьей, улетела.

Отбыли сын с семьей, как сказано, голые и босые и, подобно Робинзону Крузо после кораблекрушения, явились… но не на необитаемый остров, а в многолюдный Нью-Йорк (как известно, тоже остров). Мог причалить и в другом, тоже многолюдном, месте… И там, и повсюду бедным homo soveticus пришлось учиться всему заново, причем на ходу. Не позавидуешь!

Да, оглядываясь назад, трудно назвать эмигрантов, ребят из поколения моего талантливого сына, счастливчиками.

Ретроспективно я вижу, как хитрая советская власть, разрешив выезд на ПМЖ, избавлялась от многих забот и хлопот. Говоря о власти, я имею в виду не одних энкавэдэшников-гэбэшников или органы, именуемые сейчас фээсбэшниками или силовиками, а высшую власть, именуемую и тогда, и теперь «Кремль».

И впрямь, пойди угадай, что нового задумают такие, как мой сын? Может, новую выставку на пустыре в Беляеве, которую придется разгонять новому тов. Андропову? Или, как раз наоборот, не ему, а кому-то из ЦК на Старой площади? А товарищу Андропову и его соратнику Бобкову, наоборот, негодовать, что послали бульдозер крушить картины молодых художников?

Сплошная нервотрепка! Зато после эмигрантского бума 1970-х силовикам стало намного спокойней. Пусть сын и его соавтор Комар устраивают свои перформансы хоть на Бродвее (ихней улице Горького) — нам, совкам, без разницы.

Однако те годы давно прошли, отшумели, отлетели, стали «преданьем старины глубокой» или сказкой — как для кого… Но вот эмигрант Ходорковский не сказка, а быль. Увы, современная явь! И ясно видно, сколько неприятностей и мороки было с ним, когда он сидел здесь, в стране, и как стало спокойней, когда он оказался в бессрочной эмиграции — когда он убрался с глаз долой.