Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

Я извинилась, вышла и позвонила своим редакторам, которые сказали, что если Саиди согласится с нами поговорить, то я должна поехать в Алжир и встретиться с ним. Я вернулась в ресторан.

– Согласится он поговорить со мной? – спросила я адвоката и эль-Масри.

– Да, именно поэтому мы вам и позвонили. Он как раз спрашивал, сможет ли поговорить с вами, – ответил Гнжидик.

Я протянула эль-Масри телефон через стол.

– Пожалуйста, позвоните ему прямо сейчас и дайте знать, что я приеду. Надеюсь, что буду в Алжире самое позднее в середине следующей недели, если быстро получу визу.

Эль-Масри вытащил свой бумажник, набитый визитными карточками и обрывками бумаги. Он извлек кусок синей бумаги, положил его на стол и одной рукой набрал номер телефона.

– Салям, это я, Халед, – сказал он.

Он сказал, что может передать телефон прямо мне, и вернул мне трубку.

Саиди сказал, что встретится со мной, но в его голосе звучала опаска.

– Мой адвокат тоже должен присутствовать, – сказал он.

Я ответила, что свяжусь с ним, как только получу визу.

– Пожалуйста, не приезжайте без разрешения алжирских властей, – сказал он с ноткой страха в голосе. – Я не хочу попасть в беду. Нам с семьей и так пришлось многое перенести. Пожалуйста.

Я заверила его, что приеду, только если мне дадут официальную журналистскую визу, что свяжусь с его адвокатом и приложу все усилия, чтобы ему не причинили никакого вреда.

– Пожалуйста, простите меня, – сказал Саиди, – но за последние несколько лет я уже побывал в аду и не хочу туда возвращаться.

После того как мы попрощались, я спросила эль-Масри, как он узнал, что это тот же самый человек, с которым он был в тюрьме.

– Я узнал его по голосу, – ответил он. – Я узнал его голос еще тогда, когда мы первый раз говорили по телефону после освобождения.

Вскоре я улетела в Алжир и встретилась за чашкой кофе с адвокатом Саиди Мостефой Бучачи. Он рассказал мне, что его клиент сильно травмирован и очень нервничает.

– Его жестоко пытали, и каждый раз, когда он говорит об этом, он словно заново все переживает.

Мой коллега из парижского отделения «Нью-Йорк таймс» Крейг Смит встретился со мной в Алжире, и мы вместе пошли поговорить с Саиди в адвокатскую контору Бучачи. Когда мы зашли, бывший заключенный сидел в углу. Он был одет в длинную белую тунику, на голове у него была белая кипа. Правой рукой он прикрывал левую и смущенно смотрел на нас. Пока я объясняла, какой интерес у нас к этому делу и как мы нашли его через эль-Масри, Саиди часто поглядывал на своего адвоката. Когда я закончила, он спросил Бучачи, как ему следует себя вести.

– Вы должны честно отвечать на их вопросы, – сказал Бучачи. – Если вы будете говорить правду, это как нельзя лучше послужит вашему делу.

Саиди глубоко вздохнул. Он рассказал нам, что уехал из Алжира в начале девяностых, когда в стране был разгар гражданской войны. Молодой человек отправился учиться в Йемен, потом перебрался в Кению, а в начале 1997 года – в Танзанию, где начал работать в фонде Аль-Харамейн, который подозревали в финансировании «Аль-Каиды». В конце концов Саиди стал главой подразделения Аль-Харамейна в городе Танге.

Из проведенных мною расследований мне было известно, что американские и европейские спецслужбы давно интересовались финансовой деятельностью людей, принадлежащих к этому фонду, и их связью с терроризмом. Некоторые подозревали, что Аль-Харамейн финансировал бомбы, подложенные в посольства США в Танзании и Кении в 1998 году. Атаки 11 сентября навлекли на фонд еще больше подозрений среди американских и саудовских властей. Они считали, что фонд отбирает людей, которые связаны с террористическими группировками, и передает им деньги.

– Были ли вы когда-нибудь связаны с членами террористических организаций? – спросила я Саиди. – Я имею в виду, с «Аль-Каидой», Талибаном или другими в том же роде.

Я упомянула названия, потому что знала, что иногда такие люди, как Саиди, считали «Аль-Каиду» или Талибан не террористами, а «борцами за свободу».

– Нет, я никогда не имел ничего общего с ними.

– Не совершили ли вы чего-либо противозаконного, когда жили в Танзании?

Саиди посмотрел на меня, а затем – на своего адвоката.

– Давайте, скажите им, – сказал Бучачи.

Саиди сказал, что когда-то он потерял свой алжирский паспорт и начал использовать поддельные тунисские документы, удостоверяющие личность. Он показал нам документ, на котором стояло имя Рамзи бен Мизауни бен Фраж.

– Почему вы пользовались фальшивым паспортом? – спросил Крейг.

Саиди сказал, что боялся обращаться в алжирское посольство, так как его страна находилась в состоянии войны с исламистами. Он отрицал свое участие в какой-либо группе, объявленной алжирским правительством террористической организацией, но объяснил, что его религиозности было вполне достаточно, чтобы у сотрудников посольства возникли подозрения. Это, по его словам, было единственной причиной, из-за которой он пользовался подложными документами.

10 мая 2003 года, вскоре после того, как он уехал из своего дома в Танге, танзанийские полицейские окружили его машину и бросили его в тюрьму в Дар-эс-Салааме. Вначале Саиди решил, что его арестовали за использование фальшивого паспорта, но три дня спустя его отвезли на границу с республикой Малави и передали группе местных жителей в штатском, среди которых были двое мужчин среднего возраста. «Белых, как ваш коллега, – добавил он по-арабски. – Они были одеты в такие же джинсы, как у него, и в футболки».

Я слышала в его голосе тревогу.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, – сказала я ему. – Вы можете нам довериться, как доверился Халед эль-Масри.

– Белые люди говорили с малавийцами по-английски, – сказал он. – Меня передали им, и я понял, что сейчас начнется что-то очень плохое.

Саиди рассказал, что малавийцы продержали его неделю, чтобы потом передать еще каким-то пяти мужчинам и женщине. Дальше все было похоже на то, что описывал эль-Масри: его глаза закрыли ватой и скотчем, ноги и руки приковали. Одежду сорвали, и Саиди услышал щелчки, которые посчитал щелканьем затворов фотокамер. Затем его отвезли в аэропорт и погрузили в самолет.

После длинного перелета его привели в темную тюрьму. «Свет почти никогда не включали, и там была ужасно громкая и неприятная западная музыка», – рассказал Саиди. Те, кто его допрашивал, носили маски, и один из них сказал ему через переводчика: «Ты находишься в месте, которое не принадлежит миру. Никто не знает, где ты. Никто не придет, чтобы тебя спасти». Саиди описывал, что одна его рука была прикована к стене камеры.

Через неделю его перевели в другую тюрьму. «Там они бросили меня в какую-то комнату, подвесили за руки и прикрепили ноги к полу, – рассказывал он тихим голосом. – Они очень быстро сорвали с меня одежду и повязку с глаз». Потом пришли молодая женщина со светлыми волосами до плеч и мужчина постарше. Они с помощью переводчика-марокканца допрашивали Саиди два часа. Только тогда он узнал, почему оказался здесь.