Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Среди VIP в Казанской ТПБ находился и Константин Пяте — бывший президент Эстонии. Пяте просидел там 10 лет. В 1952 году, когда он потерял свое значение как политическая фигура, Пяте был осужден на 25 лет — и все же умер в психиатрической больнице поселка Бурашево Калининской области [65] Ныне Тверская область. .

В середине 1950-х маховик истории крутанулся в другую сторону, и в ТПБ отправились сталинские чекисты. Самым известным из них был один из отцов международного терроризма, генерал Павел Судоплатов. В Бутырке Судоплатов бездарно косил, требовал кормления из ложечки, но ломался, когда приносили передачу с домашней пищей от жены: фрукты, жареную курицу, фаршированную рыбу — рыбу он ел сам.

Психиатры, конечно, все понимали, но в общей неразберихе не представляли политических задач текущего момента — так что на всякий случай отправили Судоплатова в Ленинградскую ТПБ. Там его соседями стали бериевские генералы — Ювельян Сумбатов и начальник охраны Берии Рафаэль Саркисов. Лишь к концу 1950-х Хрущев вычистил из КГБ покрывавших симулянтов чекистов и отправил Саркисова и Судоплатова во Владимирскую тюрьму (Сумбатов к тому времени умер) [66] Судоплатов отсидит полностью 15-летний срок во Владимире, где перенесет три инфаркта и ослепнет на один глаз. Там же будет сидеть и убийца Троцкого Наум Эйтингон. Вероятно, дух Троцкого — да и души всех их жертв — в это время с умилением взирали сверху на Владимирскую тюрьму. .

С того времени казанская специальная — уже не «тюремная» — психбольница стала заполняться идейными противниками режима. Одновременно там появились и медикаменты — пока еще только аминазин и сульфозин.

Сульфозин был одним из средств так называемой «пирогенной терапии». Метод был изобретен еще в 1920-е годы австрийским врачом — и по совместительству нацистом — Юлиусом Вагнер-Яуреггом (Julius Wagner-Jauregg). За это изобретение он даже получит Нобелевскую премию. Для лечения психозов Вагнер-Яурегг экспериментировал со многими средствами — начиная от туберкулина и малярийной инфекции до трупного яда — пока, наконец, стандартным средством «пиротерапии» не стала взвесь серы в персиковом масле.

Позднее в мире «пирогенную терапию» перестанут применять из-за ее болезненных побочных эффектов, но в советской психиатрии ее будут использовать вплоть до самой перестройки.

Как сульфозин, взвесь серы в персиковом масле, так и другое средство «пирогенной терапии» — скипидар — вызывают отравление организма, повышение температуры и обездвиживание суставов. И то и другое чревато тяжелым отравлением и сильно бьет по печени. Кроме того, остаются долго не рассасывающиеся инфильтраты. Когда из-за них колоть скипидар в ягодицы становилось невозможным, его кололи в ляжки — как политзаключенного Егора Волкова, попавшего в Благовещенскую СПБ в 1967 году.

А с начала 1960-х в СПБ появились новые нейролептики — оружие массового поражения, способное превратить человека в овощ всего за несколько дней. И уже необратимо — за несколько месяцев.

Правозащитная литература никак не отвечала на вопрос о сроках. Там бросался в глаза сильный разброс. Москвичка Наталья Горбаневская пробыла в Казани чуть больше года, Валерия Новодворская — немногим более полутора лет. За три с половиной года вышел Янин.

Однако уже девять лет сидел инженер Николай Демьянов из Москвы, еще дольше — с 1969 года — офицер Виктор Ильин, покушавшийся на Брежнева [67] Ильин выйдет на свободу только в перестройку. .

Самым трагичным — и диким — было дело калмыка Ермака Лукьянова. Достоверно о нем ничего не известно, но, по всей видимости, Лукьянов был советским офицером, попавшим в плен, потом служил в Калмыцком легионе у немцев. После войны смог зацепиться в Европе, жил в Бельгии, получил бельгийское подданство. В 1967 году Лукьянов, на свою беду, отправился с сыном в СССР — и на границе был арестован.

Что с ним делать, толком, похоже, не знал и сам КГБ. Лукьянов служил в Вермахте, в преступлениях против человечества не был замечен. Тем более что являлся подданным бельгийской короны. Двенадцать лет его перекидывали из одной СПБ в другую — в конце 1970-х он сидел как раз в Казанской СПБ, и Янин там с ним общался [68] В 1982 году, когда в Кремле выяснят, что судьба подданных бельгийской короны корону никак не интересует, Лукьянова все же приговорят к смертной казни и расстреляют. .

Так что, сколько придется пробыть в Казани, оставалось совершенно непонятным.

Между тем прошли десять дней, определение вступило в силу, я приготовился к этапу — но на этап никто не вызывал. Замначальника тюрьмы сообщил маме по секрету, что никаких предписаний относительно меня из спецчасти УВД тюрьма не получала. Наступила середина октября, и стало ясно, что это не просто бюрократическая проволочка, а повторение того же трюка, который Соколов устроил еще весной, когда я был в Челябинске. Таким образом КГБ продлевал мне срок.

Я попросил маму обратиться к прокурору, надзиравшему за местами лишения свободы. Писать самому было бесполезно: я был unperson, мои заявления шли сразу в мусорную корзину. Мама колебалась, боясь разозлить этим чекистов, но после повторной просьбы все же сходила в МВД и пригрозила, что будет жаловаться в прокуратуру.

Это возымело действие. Ранним утром 27 октября меня вызвали на этап.

Этап был нелюдный и проходил спокойно, я ехал в тройнике один, рассматривая пейзажи, которые уже не надеялся увидеть много лет: леса Самарской области, угольного цвета черноземные земли Татарстана и добротные дома татарских деревень с пасшимися неподалеку конями. К самой Казани столыпин наполнился, ко мне в тройник засунули несколько малолеток. Они живо интересовались политикой, а больше того — как «бить ментов».

Из Столыпина выгрузили поздним вечером, после долгой поездки в автозаке я оказался в привратке казанского СИЗО-2. Там все сразу пошло плохо.

Людей в привратке сортировали медленно, лишь под утро освободилось место на лавке лечь и подремать — но тут же начали появляться новые зэки. В камеру впихнули странно одетого мужика — на нем были только меховая шапка, бушлат и резиновые сапоги.

— Вшей нашли. Забрали белье на прожарку… — объяснил свое одеяние зэк, стыдливо прикрывая полой бушлата болтавшиеся гениталии.

Вши были плохим предзнаменованием. За окном между тем тихо брезжил рассвет нового дня — самого жуткого дня жизни.

В СИЗО-2 находился специальный корпус для заключенных, ожидающих очереди в СПБ. Условия там и сама процедура меня очень интересовали. В привратке я спрашивал об этом всех подряд, но мало кто что знал. Наконец, один угрюмый зэк рассказал, что в том корпусе сидят и ждут своей очереди в СПБ по году и больше.