Сева Новгородцев - Интеграл похож на саксофон

Были там строки о приезде героя на побывку в родной дом:

Или тема застолья:

По вечерам на площадке у туалетов вспыхивали дискуссии, непременным участником которых был курсант Веревкин. Он живо интересовался межународным положением, знал наизусть фамилии членов ЦК братских стран народной демократии.

В группе всем было известно, что у Веревкина короткие веки и поэтому он спит с открытыми глазами. Порой ночью встанешь, увидишь — страшно, будто мертвец лежит.

У Веревкина был звонкий лирический тенор при полном отсутствии слуха, он самозабвенно пытался выводить любимые мелодии, перевирая все ноты. Однажды, это случилось во время парусной практики на борту баркентины «Сириус» (переделанной потом в плавучий ресторан), Веревкин стоял на вахте у грот-мачты, прямо над каютой капитана. «Сириус» бросил якорь где-то в Рижском заливе, была теплая лунная ночь, темное море сверкало серебром, времени много — ну как тут не петь! Минут через 20 на палубе появился заспанный капитан в белых подштанниках, ночной бриз раздувал его редеющие волосы. «Товарищ курсант, — сказал он с затаенным чувством, — вы очень музыкально поете, но вы мне, — тут капитан выразительно похлопал себе по макушке, — всю плешь проели!»

Довольство в словаре Даля это «обилие, множество, богатство, достаток» . На военно-интендантском наречии «поставить на довольство» значит обеспечить курсанта питанием и одеждой. Завтрак, обед, ужин. Шинель, бушлат, суконная форма, х/б на каждый день, ботинки, «гады», бляха, ремень, зимняя шапка и фуражка. Мичманка, «мица».

Довольство было бы неполным без денег. Давали и деньги — 5 рублей ежемесячной стипендии. Еще 5 рублей мне посылала мама, поэтому раз в месяц, одетый-обутый, сытый, с десятью рублями в кармане я ощущал довольство. Чувство это проходило довольно быстро, потому что на десятку не разгонишься. Пирожок с капустой и стакан томатного соку в училищном буфете — 20 копеек, билет в кино — 30–50 коп.

Рентабельность советского кинематографа составляла 900 % в год. В интервью бывший зампред Госкино СССР Борис Павленок говорил о том, что кинотеатры в СССР посещают 4 миллиарда зрителей в год. Средняя цена билета была 22,5 копейки, и при кассовых сборах в 1 миллиард рублей со всей киносети получается именно такая цифра. Этого хватало, чтобы вернуть кредит, вести производство, оплачивать тиражи фильмов. Примерно 550–570 миллионов забирало государство в виде налогов. Оставшегося хватало, чтобы делать такие картины, как «Война и мир» или эпопея «Освобождение».

К походу в кино мы подходили осторожно. Можно было нарваться на пропаганду или на какую-нибудь ерунду. Наш кубрик сбрасывался по 5 копеек на билет курсанту Рыбкину — ему доверяли, знали, что не подведет, поджидали его. Вернувшись из кино, Рыбкин снимал форму и укладывался в трусах на койке, подперев кулаком голову, в позе римского сенатора на пиру.

— Ну как, Рыбкин, картина? — спрашивали его осторожно, боясь спугнуть, замутить объективность оценки.

— Та! — говорил Рыбкин с презрением. — Барахло, а не картина!

После чего все, воодушевившись, бежали за билетами. Читатель уже догадался, что любой положительный отзыв нашего кинокритика означал, что на этот фильм не ходил уже ни один человек. Мы, изучавшие тогда высшую математику, называли это в шутку «доказательством от противного». Мне по жизни потом встретилось несколько рыбкиных с безошибочным суждением и вкусом, и к их мнению я всегда чутко прислушивался.

По вечерам мы доставали из тумбочки приемник, кажется, это была «Рига 6», и настраивали его на короткую волну «Голоса Америки». После вечерних новостей в 23.10 ведущий роскошным баритоном объявлял себя и свою программу «Willis Conover Jazz Hour» под звуки позывных — оркестровой композиции оркестра Дюка Эллингтона «Take the „A“ Train». Темный кубрик, шорох эфира, зеленый глазок настройки на приемнике и льющийся из него магический голос, ставший для нас Голосом Америки. Голос этот, если честно, ничего особого не говорил: название вещи, состав музыкантов. Красиво и скупо, как убранство японского дома, но именно это отсутствие критических заметок, музыковедения, непременного для советского радио, нам особенно нравилось, поскольку нам предлагали музыку без словесной нагрузки, такую как есть.

Много лет спустя я узнал, что в СССР и странах народной демократии Уиллиса Коновера слушали тогда 100 миллионов человек, при этом в самой Америке его не слышал и не знал практически никто (сигнал шел с передатчиков в Салониках, Танжере и т. д.). В 1954 году, когда конгресс США обсуждал финансирование программы, многие конгрессмены были недовольны — почему казенные деньги тратят на «фривольную музыку».

Мне довелось встретиться с легендой своей молодости в 1966 году, когда Коновер после джазового фестиваля в Таллине приехал в Ленинград (с квартетом Чарльза Ллойда) и пришел во Дворец культуры имени Горького, где в танцевальном зале постоянно играл оркестр Иосифа Вайнштейна. Иосиф Владимирович активно с ним общался, я пассивно переводил. Звук голоса Коновера заставлял меня всякий раз вздрагивать.

Поздними вечерами зимы 1959 года Уиллис Коновер был для нас невидимым Ангелом джаза, а оркестр Вайнштейна — живой его иконой. Мы ездили причащаться к этой иконе каждый четверг во Дворец культуры имени Первой пятилетки на Театральной площади.

Когда-то на этом месте стоял Литовский рынок, построенный архитектором Джакомо Кваренги в конце 80-х годов XVIII века. К началу XX века он использовался под склады и мастерские. Сгорел в 1920 году; руины разобраны через несколько лет, сохранившийся фрагмент стал жилым. В 1930 году на месте сгоревших частей рынка построили трехэтажное здание Дворца культуры и техники имени Первой пятилетки, в модном тогда стиле конструктивизма (архитекторы Н. А. Митурич и В. П. Максимов). В 2005 году здание ДК Первой пятилетки снесли, на его месте построили вторую сцену Кировского театра. Тогда же был уничтожен оставшийся фрагмент Литовского рынка работы Кваренги и множество домов по Крюкову каналу.

Приходили мы задолго до начала. В пустом зале техничка в застиранном рабочем халате ходила, стругая стеариновую свечу на паркет, белые прозрачные стружки ложились на него как снег. Ровно в 19 часов на невысокую эстраду выходил оркестр и сам Вайнштейн, невысокий энергичный человек. «Мальчики! — говорил он. — Номер 67, Хифайхедьи!» «Мальчики» не торопясь листали оркестровые папки до номера 67, до оркестровки «If I had You» [3] «If I Had You» — третий сингл финалиста восьмого сезона шоу American Idol Адама Ламберта с его дебютного альбома For Your Entertainment. Авторами песни стали Макс Мартин, Карл Юхан Шустер (Shellback) и Саван Котеча. Сингл вышел 5 мая 2010 года. .