Сева Новгородцев - Интеграл похож на саксофон

А тут и маяк Кыпу открылся с мощным, ярким огнем, и пеленг на него показал, что мы не сбились с пути и на мель не сядем.

Уф! Об этом случае я никому не рассказал, даже своему рулевому Васе, стоявшему рядом на мостике.

В Риге мы грузились стальными трубами, готовились к отходу, я был дежурным помощником. В дверь каюты постучали:

— Всеволод Борисович, вас вызывает капитан.

Лицо у капитана было задумчивое, он смотрел сквозь меня, куда-то вдаль.

— «Дед» пропал, — сказал он наконец, — надо его срочно разыскать и привезти.

«Дедом» на флоте традиционно называли старшего механика.

— А… где искать? — непонятливо спросил я.

Капитан чуть усмехнулся.

— Говорят, его видели в ресторане «Лидо» с двумя… — Он сделал неопределенный жест рукой. — Короче, берите такси и поезжайте. Времени у вас — часа три, четыре.

«Деда» я увидел, как только вошел в ресторан. Он сидел в компании двух девушек, брюнетки и блондинки, и был порядочно пьян. Я передал ему слова капитана. «Дед» нелепо взмахнул руками и сказал мне по-эстонски: «Бросим по палочке, и на пароход…» Он кратко пояснил, что заплатил за ресторан, но девицам этого мало, за свои услуги они хотят еще, а денег у него нет. В ответ на мои уговоры он только распалялся, девушки посмеивались, но не уходили.

«Дед» был в штатском, а я приехал с вахты в полной форме — китель с двумя золотыми шевронами на рукавах, фуражка с большим лаковым козырьком и золотой «капустой» на тулье. Вышли на улицу, взяли такси, я, как лицо официальное, сел впереди, а «дед» со спутницами плюхнулся на заднее сиденье, откуда всю дорогу доносились возня и хихиканье.

Приехали. «Деда» порядочно развезло, он сосредоточенно, стараясь не упасть, разделся до синих семейных трусов. Через минуту появилась брюнетка в кружевной комбинации, на каблуках и картинно встала, попыхивая сигаретой в длинном мундштуке. При этом она вела оживленную беседу с подругой, стоявшей в пальто, и иногда комментировала происходящее. «Дед», расчувствовавшись от такой красоты, неловко прильнул к ней, опустившись на колени. Брюнетка некоторое время игнорировала его, а потом участливо спросила:

— А что ты там делаешь?

— Мне так хорошо, мне так хорошо… — пьяно промямлил «дед».

— Ты слышишь? — спросила брюнетка громко, с театральной подачей. — Ему хорошо!

Я понял, что такой фарс ведет только к позору флота. Как мог, убедил в этом «деда» и велел ему одеваться, а тем временем продолжил уже завязавшуюся беседу. Брюнетка рассказала, что она окончила торговый техникум, работает в универмаге «Детский мир» и ее недавно избрали секретарем комсомольской организации. Разговор наш тек свободно и приятно, «дед» все никак не мог натянуть на себя брюки, и моя собеседница спросила, нахожу ли я ее привлекательной, давая понять, что счастье близко ивозможно. Сердце забилось, во рту пересохло, но я собрал все самообладание, очаровательно улыбнулся и сказал, что ЭТО я за деньги делать не могу. Брюнетка картинно затянулась, пустила к потолку кольцо дыма и, подарив мне голливудскую улыбку, ответила: «Как жаль. А я ЭТО не могу делать без денег!»

Я подхватил «деда», как раненого с поля боя, и мы вышли на улицу, где нас ждало такси. Девушки из дверей приветливо махали нам на прощанье.

Путь наш лежал в Бремен, вдоль балтийских берегов Латвии, Литвы, Польши, ГДР. За Ростоком начинается Кильская бухта, а за ней — канал. От Риги до Бремена, если идти Скагерраком, огибая Ютландский полуостров, — 970 миль, а через Кильский канал — 719 миль. Разница в 251 милю для нашего «Кейлы» — это 30 часов ходу, экономия времени, солярки, цены перевозки. К тому же в канале тихо, в шторм не попадешь.

На подходе к первому шлюзу с берега нам кричали в мегафон: «Ахтунг, Кайла! Ахтунг, Кайла!» Германия, страна предков. Земля Шлезвиг-Гольштейн. Поля, луга, коровы, дороги и мосты.

Мы шли по тихой глади, а мимо проплывали буколические немецкие пейзажи: белокурые девочки в клетчатых платьицах играли на зеленой траве, из прибрежных коттеджей на нас лениво смотрели зеваки. Попадалисьнебольшие промышленные предприятия, но все на них было свежепокрашено, аккуратно уложено и резко отличалось от привычной нам серой свалки советских заводов.

На мостик поднялся молодой моторист, принявший душ после вахты. Первое плавание, первая встреча с заграницей.

— Ну как, — спросил я его, кивком головы показывая на разноцветную идиллию за бортом, — нравится?

Молодой моторист возмущенно дернул плечом.

— Да это все на показ, — сказал он, — тут же иностранные суда ходят!

На выходе из канала, в шлюзе Брунсбюттеля, мы оказались рядом со шведским судном. Шлюз медленно заполнялся водой, я был на вахте и беседовал с лоцманом. На шведском судне опустили трап, на борт взошли две скромно одетые девушки — свитера, джинсы на лямках, волосы заплетены в косы, на лице никаких следов косметики. Лоцман уловил мой немой вопрос. «Видимо, судно долго было в море, — сказал он. — Девушки сойдут на половине пути, в Рендзбурге, а может быть, — глаз у лоцмана сверкнул озорным блеском, — останутся до самого конца, до Киля».

Ранней осенью, как ударят первые холода, устанавливается ровная погода. Природа будто готовится ко сну — ни ветерка, ни облачка, остуженный воздух прозрачен настолько, что в бинокль видно, как закругляется земной шар. Встречное судно высовывается из-за горизонта сначала одной только трубой, а уж потом появляется все остальное.

В такие дни штурману раздолье — маяки и приметные места как на ладони, определился и стой себе, смотри. Можно с рулевым поговорить, это не запрещено. Толькоо чем? Мой рулевой Вася словоохотливостью не отличался.

— Ну что, Вася, — говорил я ему обычно, — в отпуск скоро?

— Гы-ы-ы-ы! — отвечал Вася. — Законно!

Мы шли Северным морем, держали курс на Гулль. В устье реки неподалеку от моря встали на якорь, ожидая прилива. Лоцман, обрадовавшись, что русский штурман говорит по-английски, принялся рассказывать о местных акцентах и наречиях. «Моя жена, — сказал он, — родом из городка всего в сорока милях отсюда, но когда мы едем в гости к ее матери и она с ней начинает разговаривать, я не понимаю ни слова! Для меня это китайский язык!»

В порту после швартовки меня вызвал помполит. «Распишитесь в журнале, принимайте группу в увольнение на берег». Я поинтересовался, что за группа, сколько человек. Помполит провел пальцем по строчкам: «Вам достался всего один человек, матрос с вашей вахты».

Мы с Васей сошли на берег, вышли из порта, отыскали нужный автобус. В город надо было ехать довольно долго. На одной из остановок в автобус сел… Нет, мужчиной назвать его было трудно: изможденное худое лицо, покрытое толстым слоем белой пудры, щеки нарумянены, брови подведены сурьмой, губы накрашены помадой. Это чудесное зрелище венчал огромный нейлоновый ярко-рыжий парик.