Сева Новгородцев - Интеграл похож на саксофон

— Я сегодня скушал только яблочко, луковичку и конфетку…

— Ага, — тут же, не задумываясь, сказал ему Янса, — то-то от тебя так говном несет!

Юра Антонов тоже не скучал, во всяком случае по вечерам в номере его не видели. Как-то он вернулся часа в три ночи, возбужденный, упоенный битвой жизни.

— Жека! — тряс онзаплечо спящего Ляпку, Женю Маймистова. — Жека, проснись!

Ляпка приоткрыл сомкнутые веки:

— Чего?

— Жека! — радостно сказал ему Антонов. — Жека, поспим, чувак, а? — И тут же заснул, как невинное дитя.

По дороге в Росконцерт, проходя мимо Дома на набережной, огромного серого здания для ответственных работников, я невольно обращал внимание на мемориальные таблички: «…в этом здании жил выдающийся партийный и государственный деятель…» Жизнь деятеля на табличке обычно обрывалась в 1937 или 1938 году. Холодным ужасом веяло от этой каменной глыбы, выдающиеся мертвые беззвучно взывали с того света. Тридцать пять лет прошло с тех пор, но эктоплазма страха, казалось, еще сочилась.

В Росконцерте тоже жили как на вулкане, чутко вслушиваясь в подземные толчки. «Сева, — неожиданно сказал Лейбман, встретив меня в коридоре, — вам срочно нужны певицы!» Я вспомнил, что в Ленинграде в ресторане «Астория» работает Света Плотникова, пианистка и отличная джазовая вокалистка с сильным хрипловатым голосом. Покутить в «Асторию» ходили фарцовщики, друзья с Кавказа, валютные девушки, жизнелюбивые деловые евреи. Света была королевой бала, она мгновенно исполняла любую заявку, часто на ходу присочиняя к песне шутливые слова для щедрого клиента. После восьми лет работы кабак ей надоел, Свете хотелось на сцену. Мне удалось уговорить ее, и довольно скоро она приехала в Москву.

Костюмеры пошли тропой знакомой, подобрали Свете что-то народное с кокошником. Может быть, из лучших побуждений — просто хотели добавить певице сценического роста. Я с тех пор кокошников боюсь, они не прощают легкомысленного отношения к себе и находятся за невидимой чертой, которая отделяет одну категорию от другой. Звуки, раздававшиеся из-под Светиного кокошника, напоминали заокеанский звездно-полосатый флаг над древним деревянным Кремлем. «Утушка луговая» в стиле американских сестер Берри.

В Росконцерте крякнули, но не сказали ничего. Вскоре на репетицию в ликеро-водочный пришла крепкая рыжая девка, Ольга Сливина. От нее пахло гимнастическим залом. Сливина сказала, что ее прислали и что она будет петь песню о России. О России песен много, но Ольга пела самую громкую из них.

Все в певице было народно и патриотично, даже платье себе она сшила из красного знамени какого-то расформированного полка. Вишневый бархат туго обтягивал мощный стан, нитяные кисти свисали по линии подола. Линию тела не бороздила ни одна морщинка или выпуклость, видно было, что под платьем у Сливиной ничего нет. Как руководитель, ответственный за моральный облик концерта, я спросил Ольгу, так ли это. «Да! — согласилась она с радостью, что заметили. — Это для секса!»

С таким паноптикумом мы поехали в Ставрополье на полулегальные концерты. У Тихомирова были приятельские отношения с дирекцией филармонии, которая согласилась принять нас без заверенной министерством программы.

Надо было выполнять план.

Первым секретарем на Ставрополье был тогда М. Горбачев. Он уже входил в моду, ставропольские урожаи создали Горбачеву репутацию специалиста в сельском хозяйстве. С середины 1970-х он внедрял в крае «ипатовский метод», крестьянский бригадный подряд. С будущим первым и последним президентом СССР мы были в одном городе, в одно время, но пути наши не пересеклись.

Зато с руководством филармонии пришлось тесно подружиться. Директриса, крепкая казачка, при первой же встрече предложила мне немедленно обсудить наши планы за ужином. Энтузиазм ее можно было понять, в городе мы работали по три концерта в день. В ресторан она пришла со своей помощницей и сразу, решительно, заказала бутылку коньяка. Я был в уже известном читателю костюме цвета «наваринского дыма с искрой», который выручал меня в ответственные моменты. Не подвел костюм и здесь. Беседа лилась и ширилась, вскоре бутылка опустела. Я сделал широкий ответный жест и заказал еще одну. Полтора литра коньяку — это много или мало? Помощница первой вышла из гонки, к финишу мы пошли вдвоем с директрисой. «Сидеть прямо, не расслабляться! — говорил мне внутренний голос. — Ты представляешь ансамбль, Росконцерт, не ударь лицом в грязь!»

Я держался как мог, твердо стоял на ногах, говорил слова, но действительность как-то незаметно меня покидала. Наступили часы, о которых герою, временно покинувшему реальность, на следующий день рассказывают друзья-собутыльники. Я пил на рабочем фронте, у меня рядом не было таких друзей, и потому реальность пришлось осваивать самому.

Помню, было утро. Помню окно во двор, где чирикали пташки. Помню комнату, шкаф и кровать с двумя подушками. На соседней подушке покоилась голова помощницы. Башка раскалывалась, желудок бунтовал. Помощница оказалась человеком добрым, хрупким и отзывчивым, она самоотверженно пошла в экспедицию за огурцами. На Ставрополье считали, что свежие огурцы снимают похмелье.

Известно, что коньяк расширяет сосуды, что 30 мл напитка останавливают приступ стенокардии. На своем опыте узнал, что полтора литра на троих этот приступ вызывают. Мое сердце, на которое я никогда не жаловался, отказывалось биться. Дважды, на первом концерте в 3 часа дня и на втором в 6 часов, вызывали „скорую помощь“, чтобы поставить меня на ноги. Дубильный вкус коньяка в сочетании с травяным огуречным букетом настойчиво тянули в темноту, в бессознание. Много лет потом я не пил к. (пожалуйста, не надо!) и не закусывал о. (спасибо!).

Из раскрытых окон гримуборной были слышны голоса зрителей, выходивших из зала. «Рыжая еще ничего, — басил невидимый детина, — но БЕЛАЯ!!!» Эту фразу Света Плотникова со смехом вспоминала потом много лет.

«В „Космос“ мы не поедем, — твердо сказали „Молодцы“, — пробивай гостиницу в центре. Хотим жить в „России“». Гостиница «Россия» с видом на Кремль, Москву-реку и Красную площадь была тогда самой большой и самой современной, четыре ее корпуса образовывали обширный квартал. В ответ на мою просьбу Лейбман только воздел руки к небу. «Я дам официальное письмо, — сказал он, — однако в „России“ у меня знакомых нет. Действуй сам. У них есть номера, но они их придерживают для себя. Администраторская бронь».

В «России» останавливались иностранные туристы, приехавшие по дорогим путевкам и не говорившие по-русски, а также люди в больших кепках, говорившие по-русски с сильным акцентом. Им доверяли, поскольку было ясно, что это не сотрудники ОБХСС (Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности). Человек в кепке вкладывал в паспорт 50 рублей и молча подавал его администратору за стойкой. Администратор молча вынимал купюры и выдавал ключ человеку в кепке.