Андрей Танасейчук - Джек Лондон: Одиночное плавание

На Гавайи Джек и Чармиан отплыли только в последних числах февраля и прибыли туда в начале марта. Обосновались они, сообщает Чармиан, там же, где жили в прошлом году, «арендовав просторное старое бунгало по адресу: 2201 Кэлиа-роуд, Вайкики» [293] London Ch. The Book of Jack London: in 2 vol. Vol. II. P. 320. . В этом доме они провели безвыездно (в отличие от прошлогоднего визита) семь месяцев.

Насколько можно судить по книге Чармиан (а она, несмотря на понятную предвзятость, остается единственным источником сведений «из первых рук»), это было довольно странное существование. В отличие от прежнего посещения Джек почти не бывал на пляже, купался редко; в прошлом остались также прогулки под парусом и так увлекавшие его занятия серфингом. Вообще в главе посвященной этому отрезку их общей истории, Чармиан больше пишет о себе, чем о муже. Вспоминает о том, с каким увлечением танцевала (сообщая: «я без ума от танцев и не могу существовать без них»), а Джек наблюдал за ней, «посылая взгляды, полные обожания»; как он постоянно признавался ей в любви и клялся любить всегда и т. п. [294] Ibid. P. 329–333. «Слушать» это сентиментальное «щебетание», помня о скором уходе ее «обожаемого мужа», скажем прямо, довольно неловко и временами даже неприятно. Впрочем, и здесь, «отделяя зерна от плевел», можно выловить кусочки информации и почувствовать атмосферу, в которой жил в те месяцы Джек Лондон.

Прежде всего, легко понять, что все это время Джек находился в подавленном состоянии. Ремарки Чармиан, разбросанные по тексту «гавайской» главы, например, такие: «счастье, как он понимал его, было достижимо, всегда достижимо, но ему было и его мало»; «он был обречен оставаться неудовлетворенным, и неудовлетворение всегда жило в нем»; «казалось, он стремился убежать от самого себя» [295] Ibid. Р. 321, 334. , — красноречиво говорят об этом. И речь здесь идет не о литературной работе, а об отношении к жизни в целом. Не удалось Чармиан скрыть и собственное непонимание, недоумение да и раздражение. Она продолжала наслаждаться жизнью и желала продолжения [296] Те, кто читал рассказ «Прибой Канака» (один из последних у писателя — он датирован августом 1916 года), без труда узнают в Ли Бартоне Джека, а в Аде Бартон — Чармиан. Интересно, а как на самом деле звали Санни, плейбоя, с которым так отчаянно флиртовала (даже целовалась!) Ада? Возможно, Джек что-то и преувеличил, но автобиографичность этого текста очевидна. Чармиан и в свои сорок шесть так и осталась безответственной девчонкой. , а он — не то что не хотел этого, а просто не мог.

Уже тогда Джек начал принимать наркотики. Скорее всего, в качестве седативного средства — чтобы заснуть. На озабоченность жены он реагировал, по ее словам, так: «Ах, не беспокойся, моя дорогая… Этим я увлекаться не стану — понимаю, куда это ведет. Я хочу прожить сто лет!» [297] London Ch. The Book of Jack London: in 2 vol. N. Y., P. 326. Впрочем, судя по всему, его мучили и боли. Вполне может быть — ревматические или, скорее, почечные — вскоре они дали о себе знать в полную силу. В очередной раз предоставим слово Чармиан:

«Поскольку я с детства страдаю бессонницей… существовало неписаное правило никогда не тревожить меня ночью. Но однажды под утро в Гонолулу я проснулась в легкой тревоге и увидела Джека с лицом, перекошенным от боли. Он стоял в дверном проеме при входе в мою комнату:

— Я вынужден потревожить тебя, дружок, — прости, — но ты должна послать за доктором. Не знаю, что это, но боль ужасная…

<���…> Доктор помог Джеку — снял болевой синдром и поставил диагноз: камни в почках» [298] London Ch. The Book of Jack London: in 2 vol. Vol. П. P. 326–327. .

Скорее всего, врач был прав — это была колика. Но другой диагноз — острый интерстициальный нефрит, — который поставят Лондону через несколько месяцев, озвучен не был.

Почечная колика случилась у Лондона в мае. С этого времени (и уже до конца) писатель живет на наркотиках. Чармиан, Ирвинг Стоун и другие биографы говорят о том, что Лондон в этот — последний — год своей жизни испытывал постоянные перепады настроения: лихорадочную активность сменяла депрессия, за которой следовало возбуждение, а потом очередной упадок сил. Очевидно, что Лондон страдал от глубокого нервного истощения. Квалифицированного врача рядом не было. Да и не любил писатель, как знаем, обращаться к докторам — разве что в самом крайнем случае.

Если бы у Джека была «нормальная» жена (Бэсс Мэддерн, его первая супруга, была совершенно «нормальной»), она давно бы забила тревогу, предприняла необходимые шаги, принялась бы действовать. Чармиан же, органически не способная видеть такие «мелочи», продолжала свой «праздник жизни». Более того, похоже, что прозрение так и не пришло к ней. Во всяком случае, в ее книге звучат такие слова: «Я полагаю, мудрая жена, вместо того, чтобы отравлять брак постоянным нытьем, не будет мешать мужу заниматься саморазрушением». Видимо, себя она считала «мудрой». Впрочем, оправдывается она вот чем: «Сам Джек ничего не делал для того, чтобы справиться со своим состоянием» [299] Ibid. P. 327. . Как будто последнее обстоятельство хоть что-то оправдывает…

Скорее, именно взвинченностью, а не какими-то действительно серьезными и глубокими — идеологическими — разногласиями (которые весьма подробно разбирает в своей книге о Лондоне британский социалист Р. Балтроп [300] См.: Балтроп P. Джек Лондон: человек, писатель, бунтарь. С. 178–180. ) можно объяснить и демарш писателя — открытое письмо о выходе из Социалистической партии, направленное им в газеты вскоре по прибытии на Гавайи.

Вот оно:

«Дорогие товарищи!

Я выхожу из Социалистической партии, потому что она утратила свой боевой пыл и дух и перестала уделять внимание классовой борьбе.

Первоначально я состоял членом старой, революционной, твердо стоящей на ногах, боевой Социалистической Рабочей партии. С тех пор и по настоящее время я был активным членом Социалистической партии. Мои заслуги в борьбе за общее Дело и сегодня, по прошествии немалого времени, еще не окончательно забыты. Воспитанный в традициях классовой борьбы, как она велась Социалистической Рабочей партией (и, по-моему, велась правильно), я верю, что, сражаясь и сплачиваясь, не вступая в соглашение с врагом, рабочий класс мог бы завоевать себе свободу. В связи с тем, что за последние годы социалистическое движение в Соединенных Штатах перешло на позиции примиренчества и компромисса, мой разум более не одобряет пребывания в партийных рядах. Таковы причины моего выхода из партии.

Вместе со мной выходит из партии и моя жена, товарищ Чармиан К. Лондон.

И последнее. Справедливость, свобода и независимость по природе своей столь грандиозны, что не могут быть ни подарены, ни навязаны народам или классам. Если угнетенные народы или классы не восстанут и усилиями своего разума и мускулов не вырвут справедливость, свободу и независимость у мира, они никогда не получат их вовремя; а если эти грандиозные по самой природе своей явления власть имущие щедро преподнесут им на серебряном блюде, они не будут знать, что с ними делать, не сумеют их использовать и останутся тем, чем были в прошлом, — низшими расами и низшими классами.