Славчо Трынский - Не так давно

Я пришел к Станке, чтобы она связала меня с Георгием Григоровым, который при любых обстоятельствах должен был уйти с нами. Станка занималась непосредственной отправкой в отряд новых партизан. И прежде, и теперь она упорно настаивала на том, чтоб и ее отправили в отряд. Ей было стыдно оставаться в Софии в такое горячее время, она считала, что здесь ее вполне успешно могут заменить младшие сестры Лидия и Венета. Но и в Софии в ту пору было небезопасно. Люди жили в постоянном ожидании воздушной тревоги и в любой момент могли быть арестованы заодно с теми, кого они укрывали. Мне тоже пришлось побывать в столице во время бомбардировки. Это было днем. Я находился в квартире Станки один. Сестры ее уехали в село к матери, а Станка ушла по делу в город. Когда завыла сирена, все живое ринулось в бомбоубежища. Я стоял перед окном, закрытым черной бумагой, и наблюдал за людским потоком; люди толкали друг друга, слышались крики женщин, торопивших детей в бомбоубежища; все напоминало печальную картину эвакуации, когда враг находится в непосредственной близости.

Спуститься в бомбоубежище я не мог и остался в квартире на втором этаже. Раздались орудийные залпы, затем послышались взрывы бомб. Одна бомба упала где-то неподалеку и разнесла какую-то постройку. На тротуар посыпались стекла. Я подумал: в отряде куда лучше, смерть в открытом бою с врагом предпочтительнее смерти от бомбы, обрушившейся на тебя, когда ты заперт в комнате. Но и здесь надо было жить и бороться.

Квартира Станки привлекла внимание врага. Здесь частым гостем бывал брат Делчо Димитр (они были очень похожи). Полиция заметила, что он часто приходит сюда, и квартиру взяли под тщательное наблюдение.

В один из февральских дней 1944 года, когда Димитр шел по улице, с десяток агентов набросились на него, арестовали, приняв его за Делчо, и сразу же доставили в Дирекцию полиции. Радости их не было предела. Шефам тут же было сообщено по телефону об успехе, в ответ сыпались похвалы, обещания наград. Непосредственные участники операции уже видели себя повышенными в чине.

Но скоро наступило разочарование, в их лапах оказался не Делчо, а Димитр. Однако полицейские, начав аресты, решили не останавливаться — арестовали Станку, ее брата Стояна и его жену Тотку. Их истязали несколько месяцев, затем они предстали перед фашистским военным судом. Так со смертным приговором все четверо дождались свободы.

Договорившись со Станкой о встрече с Георгием, я оставил их квартиру и ушел в Красно-Село к моему давнему помощнику Василу Петрову. Он тоже в те дни каждую минуту ждал ареста, поэтому решил устроить меня у своего приятеля жестянщика, которого все звали «Гошо-Жестянка». Я застал его дома, мы поужинали вместе, потом он решил встретить Новый год в корчме. Жена, зная его замашки, старалась остановить его, объясняла, что неловко оставлять гостя, впервые посетившего их. Я тоже пытался удержать его, но упрямство Гошо никто не в состоянии был сломить — он встал и ушел.

Прошла полночь. На улицах смолк шум. Луна катилась по прозрачному куполу неба. Звезды стали бледнее, жена Гошо, облокотившись на широкую спинку деревянной кровати, плакала и говорила сама себе:

— Неужели я не заслужила хоть каплю уважения? Что его тянет в эту проклятую корчму, почему сбежал из дома? Теперь сидит там, пьет, вернется пьяным, начнет кричать, и детей, и соседей разбудит.

Я слушал, как женщина изливала свою скорбь, и вспоминал жизнь своей матери. И мой отец был таким. Но сейчас мне трудно было принять чью-то сторону. Я плохо знал Гошо и его жену. Мне трудно было судить об их отношениях. Но одно для меня было ясно: Георгий не должен был уходить из дома, раз у него находился подпольщик, а он оказался больше чем легкомысленным. За такой поступок он должен получить заслуженное порицание.

Начало светать. Улицы оживали. Люди, встретив Новый год, возвращались по домам. Как всегда, последними, с песнями и бранью, возвращались пьяницы. Теперь наше ожидание переросло в тревогу, мы смотрели на дверь в надежде увидеть входящего Гошо.

Напрасно. Его не было на улице среди пьяниц, не было и в корчме. Он был арестован и сейчас оправдывался перед полицией, что не он, а кто-то другой был причиной кабацкой драки. Я не дождался его. Узнав, что он арестован, я сразу же оставил его дом. Кто знает, что может прийти в голову пьяному человеку. За этот эпизод мне удалось побранить его только три месяца спустя.

Гочо Гопин родом из Трына. Адвокат по профессии, он пользовался большой популярностью у трынчан не только потому, что защищал их интересы в суде, но и потому, что был одним из старейших и активных коммунистов околии. Много раз партия выставляла его кандидатуру в Народное Собрание, много раз полиция высылала его. Он работал не только в софийской партийной организации. В 1940 году на товарища Гопина была возложена ответственность за работу среди строителей в Трынской околии, и ему часто приходилось посещать их нелегальные собрания.

Вернувшись из фашистского лагеря, он сказал мне, что непременно придет в отряд, и мы даже условились о дате, когда он должен явиться в Трын. Все ожидали с большим нетерпением его прихода.

Встретился я и с Георгием Григоровым, бывшим секретарем околийского комитета в Трыне. За последние несколько лет нам не доводилось видеться, но он остался таким же — матовое лицо с чуть желтоватым оттенком, причесанные на пробор волосы, та же, не то хитрая, не то наивная улыбка.

О положении в Трынской околии и в отряде мы с ним не говорили, я считал, что ему лучше узнать обо всем на месте, в отряде. Он был третьим человеком в группе, которая должна была следовать за мной шестого января. Место встречи было там же, где перед этим я назначил встречу Цеце Тодоровой и Горазду Димитрову, которых мне передал Здравко Георгиев.

Если Горазд — брат Лиляны Димитровой — в темноте казался очень худым и высоким, то смуглолицая Цеца была совсем малюткой. С детства зарабатывая кусок хлеба, она была измучена работой, но рабочая среда и труд выработали в ней черты благородства и сознательности. Работая на фабрике, она одновременно руководила сектором организации РМС квартала Сахарная фабрика, где хорошо знали молодежного активиста Страхила.

Сначала она произвела на меня удручающее впечатление. Мне казалось, она упадет от усталости еще на втором километре нашего пути.

Я вынужден был сказать:

— Девушка, у нас много придется ходить — каждую ночь по двадцати-тридцати километров. Подумайте лучше, не пришлось бы нам оставить вас где-нибудь.

— Вы не смотрите, что я маленькая, я выносливая, вот увидите.

— Насколько вы выносливая, не знаю, потому и говорю вам — подумайте лучше.