Славчо Трынский - Не так давно

По пути к Эрулу, расположенному далеко от города, мы миновали Варину ложбину. Мы не тешили себя особой надеждой раздобыть что-нибудь у живущих здесь бедняков. На всякий случай решили обратиться к нашей доброй тетушке Стане.

Мы сделали тут получасовой привал. За это время тетушка Стана перебудила всех в селении, прихватила у кого хлеба, у кого брынзы и в сопровождении еще нескольких жителей прибежала к нам.

— Куда вы, сколько вас, очень ли голодны, хватит ли этого? — спрашивала она, обнимая всех подряд. — Берите, ешьте, подкрепитесь и ударьте по этим поганцам-фашистам, чтоб им ни дна, ни покрышки!..

С тетушкой Станой прибежала и ее меньшая дочка Васка. Она просто бредила партизанами. Выгонит, бывало, овец пастись, а сама так и шарит глазами по кустам и зарослям — не затаились ли там партизаны? Начнет тетушка Стана корить ее, что забросила рукоделье, а та ей покажет алые пятиконечные звездочки. «Ну что ж, — скажет мать, — раз ты их шьешь, это хорошо. Каждый должен приносить какую-то пользу».

В селении Васку все звали Лисичкой — из-за ее хитрости и сообразительности.

Что и говорить, еда, собранная тетушкой Станой, была нам на один зуб, только червячка заморить. Но все-таки сил у нас прибавилось, легче теперь карабкаться по кручам.

К рассвету мы добрались до села Эрул, подошли к нему со стороны Маринковой махалы. Здесь обитало пять-шесть семейств, самым состоятельным из них было семейство деда Коты. Остальные — беднота, голь перекатная. Своего жита им от силы хватало на два-три месяца после жатвы.

Здесь нас ожидал приятный сюрприз. Мы встретились с баем Пешо и Славчо, которые возвращались из Радомирской околии во главе группы в 96 партизан-новичков — почти столько же, скольких мы недосчитались после первого боя. Оружия они не имели, поэтому мы решили повернуть назад, в Калну, вооружить их и тогда продолжить поход к Риле.

В Маринковой махале повстречались мы и с несколькими местными подпольщиками — из сел Эрул и Мисловштица. В том числе с Петром Младеновым и Симо Веселиновым. Таким образом, в махале собралось около сотни новых бойцов.

Среди них Боян Болгаранов увидел кого-то из знакомых, перекинулся с ним парой-другой фраз.

— Кто это? — спросил я потом Болгаранова.

— Йонко Панов, отошедший от партии, — ответил Болгаранов. — Поставим его начальником штаба. Раз уж он несколько лет, пока получал военное образование, ел хлеб партии, пусть теперь и сам что-нибудь сделает для нее.

Я Панова не знал и ничего не мог сказать. Ну а что касается должности начальника штаба, тут есть в чем себя проявить — организация боевой подготовки личного состава, разведки, связи и т. д. Добросовестно исполняет человек свои обязанности или нет, это станет ясно буквально в первые же дни.

Ночью мы перебрались в центр села. На следующий день, по предложению наших ятаков бая Васила, деда Станко, деда Милана и деда Гергина было устроено большое застолье. На него сошлись партизаны, крестьяне и крестьянки, парни, девушки, детвора. Пацаны все норовили хотя бы дотронуться до винтовки или автомата. Их ведь только помани пистолетом — мигом все отправятся за нами. Детишек и молодежь как-то особенно притягивает оружие.

За столом велась оживленная беседа. Крестьяне расспрашивали партизан, откуда они родом, какова судьба их родителей, долго ли будет продолжаться борьба, какой будет наша власть и еще о многом. Наши обстоятельно отвечали, разъясняли, что борьба уж близка к завершению, но трудностей еще предстоит немало, что будущая власть будет властью народной, что фашисты предстанут перед судом народа, что установятся самые тесные и близкие отношения с Советским Союзом, что народу будет предоставлена полная свобода.

— Эх, хорошо бы, чтоб все было так, как вы говорите! — замечали нам в ответ. — До чего ж опостылело нынешнее ярмо. И ведь если б год там или два, а то всю жизнь тянем эту лямку. Хоть бы и для нас переменилось что к лучшему.

— Переменится, обязательно переменится, — уверяли наши. — Еще немножко терпения. И самое главное — помогайте, насколько хватит возможности, помогайте, тогда быстрее добьемся победы.

— Помогаем и будем помогать, только и нам тяжко, — проговорила одна старушка. — Я вот как перст одинешенька, сыновей нет, хозяин в прошлом году помер, есть немножко земли, да пахать ее некому — так и пустует. Коровенка была, и та подохла. Какое где ни горе — меня никак не минует. Уж и не знаю, куда денусь, что со мной станется.

Нинко оглядел старушку с ног до головы. Тощенькая она была, в чем только душа держится. Одежонка — заплата на заплате, ноги босые — ни чулок, ни постолов. Какой там помощи можно ждать от этой дряхлой, больной, бедной женщины — ей бы самой кто помог. Он полез в карман, вытащил бумажку в 500 левов.

— Возьми, — сказал Нинко. — От всей души даем. Купи себе мучицы, чтоб не голодать, постолы купи, не ходить же тебе босой.

— Ох, сыночек, дай вам бог!.. Ведь это что ж получается… Ведь это нам бы вам давать, а тут… — и по ее морщинистым щекам потекли слезы.

Застольное оживление нарастало. Голоса звучали громче, разгоряченнее. В это время поднялся Боян Болгаранов, оглядел собравшихся и, когда они затихли, начал речь — страстную, пламенную. Люди застыли на своих местах, слушали.

— Мы разгромим фашизм, в этом нет и не может быть никакого сомнения, — сказал в заключение Болгаранов, — и от фашистской машины следа не оставим, выметем прочь. Только нужно поднять на это весь народ, все должны включиться в активную борьбу, чтоб нанести фашизму последний удар, смертоносный. У нас есть для этого силы. Вот эти несколько сот отлично вооруженных бойцов равны нескольким тысячам царских солдат, потому что солдаты царя — тоже ведь сыны народные и не хотят биться ради царских интересов, против собственного народа. Вот тут-то вы и можете помочь: пишите вашим сыновьям, братьям, близким, чтоб не стреляли в партизан, чтоб бежали из казармы и переходили к нам. Вот, сами посмотрите, какое у нас войско, прикиньте, следует им примкнуть к нам или нет. А, что скажете? — спросил Болгаранов крестьян.

Поднялся тут один старик.

— Вы и есть истинно народное войско. А как же, вошли в село, с нами вот сидите, разговариваете по душам, ну будто со своими родителями. А те — жандармами их зовут или еще как, не знаю — стоит им показаться в селе, живо все спрячется, затаится, будто не люди, а лютое зверье нагрянуло. Хватают всех, кого ни встретят, кого ни застигнут. Басурманское то войско, а не наше.

Товарищу Болгаранову очень понравилось высказывание старика. Он его похвалил, а затем, обращаясь ко всем собравшимся, напомнил о героических традициях болгарских воинов, когда они сражались за справедливое дело.