Славчо Трынский - Не так давно

— Товарищ командир, — окликнул меня первый номер пулеметного расчета, контролировавшего западные подступы к высоте.

— Да, что случилось?

— На противоположном склоне разворачивается вражеское подразделение. Есть и минометы.

— Сколько их там?

— Около роты.

— Продолжай наблюдение. О малейших изменениях в обстановке немедленно докладывай.

— Слушаюсь! — гордо проговорил пулеметчик и замолк.

Я направил бинокль в ту сторону. Противник действительно развертывался в боевой порядок, окапывался. Наблюдая за ним, я одновременно приглядывался, не появится ли где группа Пчелинского.

Вокруг царила такая тишина, что слышен был даже шелест травы под порывами ветра. Внезапно до меня донеслось какое-то всхрапывание. Звуки шли из ближайших зарослей низкорослого соснячка. Что бы это могло быть? Отложив бинокль, я пополз туда. Под прикрытием ветвей лежал и похрапывал в глубоком сне наш юный Гошо. Бледненький подбородок с ямочкой посередине, высокий лоб, сведенные одна к другой тонкие брови, большие веки с длинными ресницами, под которыми отдыхали по-детски блестящие глаза, нависающая на лоб прядь волос — все это подчеркивало нежную красоту юности и так меня умилило, что жаль стало будить парнишку. На лице его проступала мрачная печать глубокой усталости. Гошо пришел в бригаду не один, а с родителями, но мало у них было возможностей заботиться о нем. Скудной пищи, которая ему перепадала, не хватало, чтоб восстановить ежедневный расход энергии, какого требовали наши непрерывные походы, далеко не соответствующие его силам. «Не лучше ли, — подумалось мне, — переправить его в Радомирский отряд? Там бы ему было полегче». Вообще-то паренек он послушный и дисциплинированный, все им довольны, и сам он едва ли согласится, это даже может его огорчить; но мне казалось, что ему, почти ребенку, очень тяжело у нас, едва ли он выдержит.

Вероятно, противник заметил нас на высоте. Он принялся обстреливать наши позиции, но на атаку пока не решался. Однако мы не допускали, что он целый день так и проторчит на месте. Рано или поздно ему придется перейти в атаку, поэтому мы все время были начеку.

К полудню фашисты зашевелились и малыми группками, разворачиваясь в цепи, осторожно стали спускаться с пригорка, на котором ранее закрепились. Так постепенно вся рота перешла в наступление. Вот передовая цепь уже в полукилометре от скал, где изготовились к бою несколько наших пулеметчиков.

Место перед скалами совершенно открытое — ни кустов, ни деревьев, с легким подъемом. Наши пулеметчики разбили его на секторы, и каждый внимательно наблюдал за своим сектором.

Противник приблизился уже на двести метров. Цепи его стали гуще. Он, видимо, готовился, атакуя высоту, обойти ее с юга и отрезать нам пути отхода.

Пулеметчики — в полной готовности. Я выжидал подходящего момента.

— Ну что там? — спросил у Стойчо сосед-пулеметчик. — Сколько еще будем ждать?

— Командир закаляет нашу волю, — ответил Бонев.

— Так ведь еще немножко — и они ухватятся за ствол моего пулемета. Давай попросим разрешения стрелять, — предложил Стойчо.

— Командиру лучше знать. Наверное, у него свой план, — сказал Бонев.

Но вот прозвучала команда, и десятки автоматов, ружей и пулеметов одновременно ударили со скал. Вражеские цепи смешались. Часть солдат бросилась в ближайшую низину, другие побежали назад, не сделав ни единого выстрела. На месте осталось около десятка трупов. Атакующие оттянулись на исходные позиции, начали обстреливать нас из минометов.

Во второй половине дня, часа в четыре, я получил от командующего зоной приказ скрытно снять батальон с занимаемой позиции и переместиться туда, где после успешной атаки на «Гранитоид» расположились Дупницкий отряд и наши два батальона.

С электростанцией все обошлось благополучно. Наши не встретили там никакого сопротивления. Наоборот, когда тамошние рабочие увидели партизан, они отперли склад с продовольствием и снаряжением и почти все, что там было, — солонину, брынзу, сахар, резиновую обувь и многое другое — раздали партизанам. Один из рабочих выразил желание стать партизаном и произнес по этому поводу горячую речь перед своими товарищами.

В новом лагере еды оказалось на всех. Товарищи уже отобедали, и нас тоже поджидал обед. После встречи с Дупницким отрядом перспективы нашего снабжения обрели реальность. У отряда установились прочные связи с местными жителями, а кроме того, в горах, на случай чрезвычайных ситуаций, было заложено несколько тайных складов.

После продолжительного трудного похода заболело несколько партизан. Идти с бригадой дальше они не могли. Поэтому командование решило выделить их, человек пятнадцать, в особую группу. Связные от Дупницкого отряда помогут им перебраться в свои околии, где им окажут необходимое содействие тамошние партийные организации. В эту группу мы включили и Гошо с родителями. Трогательным было прощание с ним. Он никак не хотел уходить, очень переживал, но обстоятельства требовали этого.

Еще засветло бригада и Дупницкий отряд покинули район «Гранитоида» и двинулись на юго-запад, намереваясь там перебраться через Рильскую реку.

Целых двое суток мы промучились в горах, покуда добрались до нее. Май уже был на исходе, а тут нам преграждали путь глубокие снежные сугробы, покрытые корочкой льда, поваленные непогодой вековые деревья, ямы и оползни, острые скалы и кручи, бурные потоки и немало всего другого. Лишь третий по счету рассвет застал нас на правом берегу реки.

Все это время нам неоткуда было пополнить запасы провизии. Остался у нас лишь «энзе» — одна-единственная телка, которую мы вели с собой. Пришлось ее забить. Многие бойцы не дождались, пока приготовят еду, — свои порции они съели полусырыми. Одному лишь нашему Белчо голод был неведом: там перекусит листьями или травой, там ухватит на придорожном поле овса или ячменя. Но при всем при том он никогда не отставал от колонны. Немало ему пришлось преодолеть препятствий, однако рация, навьюченная у него на спине, оставалась цела-целехонька. Ложился он лишь тогда, когда мы освобождали его от вьюков. Вел себя Белчо как дисциплинированный боец, который не предпримет ничего, что могло бы повредить делу. Поэтому он пользовался уважением всех партизан.

Рильская река полноводна и бурна. В этом районе она самая крупная из всех речек. Дно ее покрыто множеством мелких и крупных камней, быстрое течение так их сгладило и округлило, что удержаться на них просто невозможно. Мы было попытались перейти вброд, но только человек добирался до середины, течение подхватывало его, сбивало с ног. От этого варианта пришлось отказаться. Но не от переправы вообще. Нам нужно было на тот берег — во-первых, потому, что этого требовал наш маршрут, а во-вторых, не исключалось, что противник блокирует нас.