Славчо Трынский - Не так давно

Трудно дался нам этот подъем, и все же мы чувствовали себя увереннее именно тогда, когда двигались вверх, чем когда приходилось спускаться в долины. Они сковывали нас, ставили в невыгодные условия, таили бесчисленные опасности. А в то же время в горах нам трудно было найти еду.

Пусто было сейчас на вершине. Ничего живого. Ни птицы не летали, не слышалось даже стрекотанья кузнечиков. Снег здесь только-только сошел. Бесформенные пятна его еще белели в ямах и расщелинах.

Вокруг поднимались густые хвойные леса, а на юге, на зеленой равнине, словно цветущие деревья в фруктовом саду, едва проступали сквозь летнее марево десятки далеких сел.

Пока растянувшаяся длинной вереницей бригада преодолевала подъем, я отправил нескольких партизан на поиски съестного. Все мы стали весьма неприхотливы к еде: готовы были съесть и конину, и собачатину, и мясо какой угодно еще животины, на которое, пока не пошли в партизаны, даже бы и не взглянули.

Если не считать той телки, которую мы держали про запас и от которой на долю каждого досталось по кусочку граммов в пятьдесят, мы от «Гранитоида» до Царевой вершины ничего больше не ели. Поэтому и поднимались на нее черепашьими темпами. Поэтому и посланной мною группе я дал весьма категорическое указание: без съестного и на глаза нам не показываться. Мы знали, что в это время года в Риле не встретишь ни единого стада. А все ж у каждого в глубине души теплилась надежда. Надеяться ведь никому не заказано. Надеются даже те, кому уж вовсе не на что рассчитывать. Хоть бы мы оказались не из таких!

После того как у вершины Полича встретились две партизанские единицы, мы прежде всего решили учесть наличный состав и провести реорганизацию. Дело в том, что в четах и батальонах не хватало многих людей. В одном батальоне даже целой четы. Ею командовал Лазар Васев из села Диканя Радомирской околии, и вся она состояла из бойцов-радомирцев. Они — большие патриоты своего края и поэтому все изыскивали способы, как бы им вернуться в родную околию. Этот их местный «патриотизм» разыгрывался тем сильнее, чем больше невзгод выпадало на нашу долю в нынешнем трудном и долгом походе. Усугублялось это, по их мнению, и отдаленностью от цели, которую нам требовалось достичь. Им было больше по душе остаться в родном краю, и они не замедлили воспользоваться сложившейся обстановкой. Разумеется, командование бригады и сами бойцы не могли не осудить их за это.

Теперь, когда мы так удачно встретились с Дупницким отрядом, ему, на наш взгляд, не следовало больше отделяться от бригады, лучше нам и дальше двигаться вместе. Дупничане хорошо знали здешние места и условия, могли помочь нам быстрее установить связь с горноджумайцами и разлогчанами, ради чего, собственно, мы и проделали этот трудный путь, перенесли столько невзгод, потеряли боевых товарищей. Командующий зоной пытался убедить Жельо Демиревского в целесообразности совместных действий, но тот воспротивился и твердо стоял на своем. Здесь, в горных пещерах, дупничане заложили тайные склады продовольствия. Тут им легче продержаться — ведь небольшой по численности отряд не сравнишь с такой единицей, как бригада, а то и две. Видимо, все это и побуждало руководство отряда любой ценой обособиться от нас, предоставив в наше распоряжение лишь группу проводников. Это обстоятельство создало ряд дополнительных трудностей, отразившихся на дальнейших действиях бригады.

Мало нам было перенесенных невзгод, боев и голода, так здесь, на Царевой вершине, мы столкнулись еще и с проявлениями анархистских настроений. При реорганизации бригады Фердинанд Пудев и Димитр Тошев пожелали непременно попасть в один и твт же батальон. Очевидно, во время похода они почувствовали родство своих душ, далеко не чуждых анархизму. Рано или поздно эта пара должна была преподнести нам сюрприз. Шила ведь в мешке не утаишь!

Фердинанд Пудев был из тех солдат, которых когда-то взяли в плен югославские партизаны и потом передали в наш отряд. Поскольку он пожелал остаться с нами, напирая на то, что вырос в прогрессивно мыслящей семье, мы ему поверили, приняли его в партию, назначили командиром четы, а впоследствии, когда Первая бригада выступила в поход, взяли с собой и поставили командовать батальоном.

Разумеется, у нас было мало времени, чтобы тщательно проанализировать его поведение, и это заставляло нас теперь внимательнее присматриваться к нему, не упускать и малейших проявлений его натуры.

И он проявил себя. Случилось это на подходе к Рильской реке. Увидев в ранце у комиссара бригады кусок хлеба и немного сахару, припасенных им для тех, кто болен или особенно истощен, Пудев затеял свару, попытался восстановить бойцов против руководства бригады. Мы расценили этот его проступок как прямое следствие недисциплинированности, анархистских взглядов, но решили не прибегать к крайним мерам, поскольку бригада вступала в район, который Пудев хорошо знал и тем самым мог быть нам полезен. Лишь это обстоятельство спасло его от расстрела.

После того как мы закончили реорганизацию и распрощались с дупницкими партизанами и ушедшими с ними ранеными и больными, мы, командование бригады, присели в сторонке, чтобы наметить дальнейший маршрут. Главным советником выступал дупницкий партизан Моис Аврамов (Тодор), который утверждал, что хорошо знаком со здешними горами: с туристским рюкзаком он вдоль и поперек исходил Рилу, знает тут многие достопримечательности и почти все здешние турбазы.

Только мы закончили эту работу, слышим — кто-то радостно кричит:

— Эй, товарищи, подымайтесь! Вставайте скорее!..

— Что случилось? — спросил Нинко.

— Еда, товарищи, еда!.. Гляньте вон туда, на хребет. Группа возвращается. Ура-а-а!..

В самом деле, возвращалась посланная нами группа, гнала перед собой четырех волов и трех лошадей.

— Бригаде — подъем! — скомандовал Болгаранов. — Нужно убираться отсюда: того и гляди над головами у нас повиснут вражеские самолеты.

Я распорядился, чтобы батальоны выстроились по вновь установленному порядку, выслал вперед походное охранение. Мы двинулись в юго-восточном направлении.

Зашло солнце. У горизонта, с восточной стороны, проглянул краешек лунного диска. Он все увеличивался. Блеск луны разлился по испещренному звездами небосводу.

Мы шли около часа. Тропа пролегала среди скоплений камней и скал, через заросли папоротника. Наконец выбрались на укромную поляну. Ее пересекала речушка. Она бесшумно вилась среди зарослей, чтобы ниже по склону вдруг с ревом ринуться с крутизны. Одинокая луна застыла над нами, глядясь в бегущие воды.

— Вот здесь и остановимся, — сказал Моис Аврамов.