Славчо Трынский - Не так давно

Его внезапное исчезновение поставило полицию в затруднительное положение, потому что Тако должен был подтвердить показания, данные кем-то из членов радовской партийной организации, да и пролить свет на некоторые другие связи, еще не известные полиции. Прошло несколько дней. Полиция искала Тако буквально днем с огнем, но нигде не могла обнаружить. Его поисками занялся и радовский староста. Он создал свою разведку, организовал круглосуточное наблюдение за домом Тако, но все было напрасно.

Люди, на которых опирался староста, не слушали его. Они были убеждены, что Тако давно уже с партизанами, и внушили своему предводителю, что ему надо отказаться от дальнейших поисков. Староста, однако, был упрямый и не такой уж глупый человек. Он реагировал на самые незначительные, казалось бы, сигналы и приметы.

Однажды утром ему принесли кучу писем. Он надел очки и принялся медленно читать неграмотно написанные адреса. Сквозь мутные стекла очков, сидевших на самом кончике его длинного носа, он разглядел адрес:

«Русанда Такова,

с. Радово, Трынской околии».

— Да ведь это — жена того разбойника, — воскликнул староста и крепко сжал письмо дрожащими пальцами, словно это был слиток золота.

В верхнем левом углу конверта староста прочитал:

«Т. С. Р., ул. Христо Ботева, 12 — Кюстендил».

— Вот так конспирация! — даже подскочил от радости староста и стукнул себя ладонью по лбу, словно ученик, вдруг напавший на правильное решение трудной задачи. — Попалась наша птичка!

Он велел жене быстро оседлать ему лошадь. Та сразу же кинулась выполнять приказ своего строгого мужа. Через несколько минут оседланная лошадь в нетерпеливом ожидании стояла у ворот.

Всю дорогу до города староста несся галопом. Он даже не заметил, что едва не загнал лошадь. Он остановился только на площади у кабака «Широкая механа», привязал лошадь к старой акации, одним духом опрокинул бутылочку сливовицы и направился к околийскому начальнику. Отворил, не постучавшись, дверь и с видом знаменитого сыщика направился к бородатому Драгулову.

— Вот он, господин начальник! Вот он, разбойник! — заявил староста и протянул ему письмо. — Этот тип живет себе преспокойненько, а я, несчастный, столько ночей уже не сплю.

Глядя с усмешкой на старосту, Драгулов взял письмо, переписал адрес на клочок бумаги и вернул обратно. Затем заявил, с видом человека, дающего щедрую награду:

— Благодарю вас, господин староста, от всего сердца благодарю! — и пожал его руку своими нежными ручками, на которых сверкали золотые перстни. — Передайте письмо его жене и никому не обмолвьтесь ни словом. Иначе не ручаюсь за вашу голову. Если те узнают — они вас укокошат!..

Удовлетворенный мудрыми речами начальства, староста вернулся в село, а через два дня Тако со связанными руками спускался по вонючей лестнице в подвал трынского полицейского управления и долгое время не мог понять, кто же это его предал.

В начале августа в Трыне наступила горячая пора. Не проходило дня, чтобы полиция не арестовала несколько человек. Славчо Николова отправили в лагерь Эникьой. На очереди стоял его брат Йордан. Это явствовало из уже совершившихся арестов, и члены околийского партийного руководства Стоян Якимов и Арсо Рашев сочли необходимым предупредить его. К Йордану отправился Якимов. Он был околийским агрономом, и его служба давала ему возможность в любое время выезжать из города. То он раздавал населению семенной картофель, то какой-либо другой посадочный материал, то еще что-нибудь.

Якимов сразу же по приезде в Шипковицу встретился с Йорданом и с большой тревогой и озабоченностью рассказал ему о событиях в городе и околии и о том, что может получиться, если Йордан немедленно не перейдет на нелегальное положение. Йордан выразил сожаление, что у него нет связи с партизанами, обругал ненавистную фашистскую власть, дал Якимову директивы относительно предстоящей в околии работы и среди всего этого позабыл лишь уведомить его о том, собирается ли он стать партизаном или нет. На прощанье Йордан крепко пожал агроному руку, покровительственно произнес несколько ободряющих слов, в которых звучала уверенность в победе, и проводил его долгим взглядом.

Оставшись один, он спокойно взвесил все обстоятельства. Наступила решительная минута, когда партия потребовала от него — коммуниста, на протяжении ряда лет воспитывавшего партийные кадры в околии в духе самоотверженности, — чтобы он сам отдался целиком борьба Но у него не было никаких гарантий, что в этой борьбе он сохранит свою жизнь. И Йордан заколебался. Выход решило следующее событие.

Шестого августа утром перед Николовым предстал маленький, хлипкий, желтый от страха полицейский. Рядом с высоким плечистым Йорданом он выглядел просто карликом. Короткий карабин, который он держал в руке, придал ему храбрости только на то, чтобы сказать:

— Господин Николов, господин пристав просит вас явиться к нему для срочной справки. Вот повестка! — И полицейский дрожащей рукой протянул клочок бумаги.

Йордан внимательно прочел повестку, понял, что было в ней написано между строк, небрежно натянул на голову кепку, взял плащ и, обняв маленькую Гергану с видом человека добровольно жертвующего собой ради близких, обернулся к жене и сказал:

— До свидания, Николичка, если я задержусь — не тревожься. Так, может быть, будет лучше.

До села Лева-Река, где находился полицейский участок, было километров шесть. Это расстояние Йордан и маленький полицейский прошли за час с небольшим.

Увидев Йордана в участке, полицейские растерялись. Они даже не предполагали, что он клюнет на их удочку. Но раз опыт оказался удачным, пристав решил, что Йордана можно с этим же полицейским отправить прямо в Трын. По дороге, которая проходила через густой лес, Йордан и полицейский не раз останавливались, полицейский даже подремывал, так что была вполне подходящая обстановка для бегства, но наш коммунист на это не решился. Он рассчитывал на милость Драгулова и Байкушева, злейших врагов партизанского движения в Трынской околии. На их милость надеялись и другие.

Так из-за того, что вовремя не были приняты эффективные меры для ухода в подполье, в руки полиции попали тридцать два члена партии. Вместо тридцати двух новых партизан в нашем отряде — в полиции сидело тридцать два новых политзаключенных. Из борцов они превратились в пленников. Околийская партийная организация получила серьезный удар. Для деятельности партии и отряда создавались новые большие трудности. Мы лишились таких верных помощников, как бабушка Лена из Ярловцев, Асен Йорданов из Глоговицы, Ангел Стоянов из Мисловштицы, бай Неделко из села Баба. Раскрыт был почти весь наш канал до Брезника. Мы серьезно рассердились тогда на всех этих товарищей, кроме бабушки Лены. Нельзя было сказать, что у них не было возможности хотя бы временно скрыться или же установить связь с отрядом. При малейшем желании с их стороны они могли стать партизанами, отряд очень хотел пополнить свой состав местными людьми, хорошо знавшими здешние условия, мы все хотели и были в состоянии нанести врагу смелые удары. Но этого не произошло. Не произошло по той простой причине, что товарищи или не были убеждены в правильности партийной линии, или считали, что в руках полиции они будут в большей безопасности, чем сражаясь в партизанском отряде.