Майя Кучерская - Лесков: Прозёванный гений

Когда нечем дышать на улицах, люди прячутся по домам.

В 1870—1880-е годы по петербургским и московским гостиным с новой силой заплескала, забилась домашняя литературная жизнь: «среды» князя Мещерского, «пятницы» Полонского, «вторники» Милюкова. Вечера, журфиксы, чтения. Литераторы, художники, музыканты жаждали солидарности, идущей несколько «далее покроя сюртука и панталон» 751.

Еще в 1871 году композитор Антон Рубинштейн с товарищами решил создать нечто вроде артистического клуба или литературно-художественного кружка. 4 марта на Мойке, в большой зале знаменитой гостиницы Демута, славной многими постояльцами (среди них были и Пушкин, и Грибоедов, и Чаадаев, и Тургенев), собрались 160 «искусников» – музыкантов, певцов, литераторов, актеров, живописцев и скульпторов. Произносили речи; пили за сближение муз, за славную русскую литературу и за присутствовавшего Ивана Сергеевича Тургенева; говорили о необходимости общения, встреч. Выбрали даже комиссию – по два человека от цеха: Анненкова и Боборыкина от писателей, Самойлова и Васильева от артистов, Балакирева и Рубинштейна от музыкантов, Зичи и Клодта от художников [122] Василий Васильевич Самойлов (1813–1887) и Павел Васильевич Васильев (1832–1879) – артисты Александрийского театра; Михаил Александрович Зичи (1829–1906), Михаил Константинович Клодт (1832–1902) или Михаил Петрович Клодт (1835–1914) – художники. ; они и должны были стать организаторами. Выкушали еще по рюмке водки, закусили ломтиком говядины. В конце вечера сам зачинщик собрания сел за рояль и к всеобщей радости сыграл увертюру «Эгмонта», но тем дело с первым русским художественным клубом и кончилось. На втором собрании народу было значительно меньше, третье не состоялось никогда – затея не удалась 752.

Однако небольшими компаниями литераторы всё-таки встречались.

Было где подышать. Вот хоть на «вторниках» Александра Петровича Милюкова, беллетриста и критика, у которого Лесков бывал постоянно. Они сблизились в конце 1860-х, Лесков предложил тогда Милюкову, главе журнала «Сын отечества», опубликовать повесть «Загадочный человек» – вещь «пряную» и «забористую». У Милюкова бывали Г. П. Данилевский, В. В. Крестовский, иногда заглядывали Ф. М. Достоевский, Ф. Н. Берг, А. Н. Майков.

На одном из таких вторничных собраний Лесков прочел своих «Божедомов». Дьякон Ахилла скакал на коне, сверкали молнии, протопоп сражался за истину, прибитый деревом ворон плакал, матушка тихо рвала лилии в саду… Он читал спокойно и просто, будто рассказывал, не мешал — и картины вспыхивали волшебным светом. Его слушали «с наслаждением». Разошлись уже за полночь 753. Милюков потом написал Данилевскому, что не всё ему понравилось в новом романе Лескова; но в тот вечер он молчал и так же, как все, восхищался «нотатками» Туберозова и был тронут плодомасовскими карликами 754.

А еще можно было заглянуть в Гостиный двор, в кабинет Маврикия Осиповича Вольфа. Вольф одним из первых в России стал издавать книги не просто красивые – роскошные: с разноцветными иллюстрациями, золотыми тиснением и обрезом. Чуткий, умный издатель, он запустил журналы-долгожители – «Вокруг света» и любимое гимназистками «Задушевное слово», печатал и Бокля, и Пушкина, и Даля, и Лескова. «Маврикиева каморка» в квадратную сажень (пять квадратных метров) располагалась при его книжном магазине, отделенная от зала с книгами стеклянной дверью. Туда-то и набивались авторы всех мастей – повидаться, посудачить, узнать последние новости и посплетничать. Комнатку окрестили «почти-клубом».

Сюда захаживали поэт, романист, драматург и критик, современник Пушкина, Лермонтова и Гоголя Владимир Рафаилович Зотов, кладезь литературных воспоминаний; Гончаров, Григорович, Максимов, Минаев, Майков, Модестов, Полонский, Плещеев, Данилевский. Приходил и лесковский добрый приятель Сергей Николаевич Терпигорев, человек открытый и искренний, который хорошо понимал Лескова и говорил, что тот «не может прикоснуться ни к одному человеку, не положив на него кусочек… дурно пахнущего вещества» 755, а впрочем, искренне его любил. Бывали здесь и короли тонких литературных журналов, как раз входивших в моду, – Василий Немирович-Данченко, Петр Полевой, Петр Вейнберг, репортер Юлиан Шрейер, актер и писатель Николай Вильде, редактор «Северной пчелы» Павел Усов и чудный рассказчик, актер и прозаик Иван Горбунов, – а также университетские профессора и прочий окололитературный люд. Оказавшись в Петербурге, в «почти-клуб» заглядывали москвичи – Писемский, Мельников-Печерский, Островский. Привечали здесь и Лескова. Когда Тургеневу, приехавшему из Парижа, захотелось увидеть русских писателей «в сборе», его повели к Маврикию Осиповичу. Шутки, каламбуры, воспоминания, переданные в лицах сцены и разговоры так и лились 756.

В начале 1880-х литераторы собирались и у графа Алексея Павловича Бобринского – в подражание французам он с супругой устроил литературный салон с чтением новых произведений и обсуждением книжных новинок. Для аристократического Петербурга такая приязнь к литературе была не совсем обычна. «Душою этих вторников, – вспоминал писатель и критик Сигизмунд Либрович, – и одним из постоянных их посетителей был Н. С. Лесков. Обладая замечательным умением занять любое общество своими рассказами и своею полною остроумия беседою, Лесков был у Бобринских своего рода persona grata [123] Желательное лицо (лат.). , так как его присутствие обеспечивало успех вечера и общее оживление: Лесков удивительно умел привлекать всех к участию в беседе и находил всегда одинаково занимательные для всех темы» 757.

А зимой 1881/82 года Лесков начал устраивать «субботники» у себя. Чаще других приходили Лейкин, Майков, Шубинский, Пыляев, Максимов, Карнович, Терпигорев.

Милюков и его «гражданская жена» Зинаида Валерьяновна Нарден (его законная супруга умерла) начали бывать в гостях у Лескова [124] Еще при Екатерине Степановне. . «Нарденша» (так за глаза звал Зинаиду Валерьевну Лесков) давала небольшие фортепьянные концерты. И он, и другие литераторы ее недолюбливали – за дурное обращение с двумя дочерями Милюкова от официального брака. Но Екатерина Степановна Зинаиду не осуждала, сблизилась с ней и общалась даже после того, как разъехалась с Лесковым.

В 1870-е годы Лескову уже за сорок, опубликованы главные его романы; его знают, ценят, кто-то любит и чтит – но совсем не так, как Тургенева или Достоевского, тем более Льва Толстого, пожалуй, и Писемского. Годы, заслуги, осознание собственного масштаба – Лескову казалось, и не без оснований, что ценить его должны выше, уважать глубже, сильнее.

Либрович рассказывает характерную историю. В 1870-е годы петербургская интеллигенция увлеклась коллекционированием автографов известных писателей: «Молодые девицы, дамы бальзаковского возраста, юноши и старики обивали пороги литераторов, выпрашивая “несколько строк на память”». Кто-то снисходил, кто-то, как Гончаров или Григорович, твердо отказывал. Либрович тоже завел модный альбом и начал обход с Лескова, с которым был хорошо знаком. Тот подумал, походил по комнате и написал: