Майя Кучерская - Лесков: Прозёванный гений

Интересно, что вдова Бенни Мария Коптева предельно холодно отозвалась о повести «Загадочный человек», в которой Лесков рассказал о судьбе ее мужа и попытался реабилитировать революционера, несправедливо обвиненного в сотрудничестве с Третьим отделением. Уже после смерти Лескова, в 1897 году, «Русское богатство» напечатало ее письмо по поводу публикации в «Северном вестнике» очерков Акима Волынского, где было процитировано воспоминание литератора Александры Толиверовой о последних минутах Артура Бенни и приезде «его друга» лишь на следующий день 359. Являвшаяся этим «другом» Мария Николаевна обстоятельства своего приезда описывала совершенно иначе, без мелодраматических подробностей. В основном она разгневалась на Толиверову, но досталось и Лескову: «Даже и жизни Бенни Лесков не знал, отчего целые страницы будто бы биографии “Загадочного человека” заняты рассказами о том, как будто бы он будил пьяного, или неинтересными разговорами с Ничипоренко.

В этой богатой событиями жизни Лесков не нашел другого материала, так мало он знал его!» 360Ничто в этом отклике не выдает знакомства Коптевой с «Некуда», но трудно представить, чтобы она роман не читала; возможно, обида за Бенни маскировала более давнюю и глубокую обиду за собственный портрет в романе.

Отдельно заметим, что «Некуда» – это еще и собрание пейзажей, великолепных по тонкости исполнения, менее изысканных, чем тургеневские, но в этой непосредственности и заключается их прелесть. Вот, например, необычайно поэтичное описание сельской сырости и навозной вони:

«Погода стояла прекрасная: дни светлые, тихие и теплые. Снег весь подернулся черным тюлем, и местами показались большие прогалины, особенно по взлобочкам. Проходные дорожки, с которых зимою изредка сгребали лишний снег, совсем почернели и лежали черными лентами. Но зато шаг со двора – окунешься в воду, которою взялся снег. Ездить можно было только по шоссе. Мужички копались на дворах, ладя бороны да сохи, ребятишки пропускали ручейки, которыми стекали в речку все плодотворные соки из наваленных посреди двора навозных куч. Запах навоза стоял над деревнями. Среди дня казалось, что дворы топятся, – так густы были поднимавшиеся с них испарения. Но это никому не вредило, ни людям, ни животным, а петухи, стоя на самом верху куч теплого, дымящегося навоза, воображали себя какими-то жрецами. Они важно топорщили свои перья, потряхивали красными гребнями и, важно закинув головы, возглашали: “Да здравствует весна, да здравствуют куры!”» 361.

О rusl [75] О деревня! (лат.). Прочитавшие приведенный фрагмент, конечно, разглядели, как много в нем не только иронии, но и любви. Карамзинско-пушкинские аллюзии очевидны и в других пейзажных зарисовках, открывающих, что склонность Лескова к краскам и оттенкам проявилась уже в «Некуда». Не будем утомлять читателя новыми примерами – описаниями луговой поймы, бархатного луга, глубокого оврага с «красно-бурыми обрывами», черно-синей щетки соснового леса, мелководной речки, «заросшей по загибинам» красноватым тростником и початником, потряхивающим на ветру «бахромчатыми красноватыми повязочками».

И всё же намного больше, чем краски русской природы и смена времен года, интересны автору «Некуда» персонажи и их прототипы, составившие роману скандальную славу. Мы, наконец, подобрались и к этому сюжету.

Растянувшийся на годы крик «Ату его!», в который слились отклики «Осы», «Русского слова», «Искры», «Санкт-Петербургских ведомостей», «Современника» и других изданий, объяснялся в конечном счете вовсе не антилиберальной направленностью «Некуда», а тем, что его автор посмеялся над реальными живущими в Москве и Петербурге людьми. По иронии судьбы в «Библиотеке для чтения», где был напечатан роман, под псевдонимом Евгения Тур публиковалась графиня Салиас-де-Турнемир. Действительно ли молодой издатель журнала Петр Боборыкин не заметил ее сходства с одним из персонажей «Некуда» или заметить не пожелал, неясно.

В вышеназванной статье «Перлы и адаманты русской журналистики» Варфоломей Зайцев писал о большей уместности «фотографических снимков» не в романе, а в немецких полицейских журналах и газетах, помещавших на своих страницах фотографии преступников.

Всех особенно возмущало не столько то, что Лесков разделывался с идеологическими оппонентами, как Писемский или Клюшников, и даже не то, что он писал портреты персонажей с реальных людей. Так вообще устроена литература реалистического направления – она изображает жизнь. Никто ведь не топтал Тургенева за то, что в «Первой любви» он рассказал историю собственного отца. Однако Лесков не просто описал своих знакомых, но сделал это с сарказмом, к тому же издевался над вчерашними единомышленниками, вместе с которыми ходил в гости, пил и ел за одним столом, которые, как графиня Салиас, ему помогали.

Это и было сочтено нарушением приличий, более того – предательством, которое сейчас же перевели в политическую плоскость, назвав «Некуда» доносом. Как разрастается снежный ком клеветы, изобразил Грибоедов в «Горе от ума». Лесков испытал это на себе. Слух о «шпионстве» «Стебницкого» передавали из уст в уста, на него прозрачно намекали в статьях. Не исключено, что Островский, придумывая Глумова – персонажа пьесы «На всякого мудреца довольно простоты», умника, тайно ведущего обличительный дневник, – учитывал историю Лескова.

Молва о шпионстве рождалась не на пустом месте – власти действительно имели сеть осведомителей, все это знали, только не всегда угадывали, кто именно был “засланным казачком”. Например, о членах Знаменской коммуны и их близком окружении информировала Третье отделение петербургская мещанка М. С. Степанова 362. Лесков во многом был грешен, но в этом неповинен совершенно. С первых и до последних своих дней в литературе выше всего он ставил независимость от общественного мнения, от полиции, от высшего начальства, от государя и бережно ее хранил. Это не он доносил – о нем. В Государственном архиве Российской Федерации хранится «Агентурное донесение об изображении писателем Лесковым Н. С. (псевд. Стебницкий М.) писательницы Тур Е. (гр. Салиас де Турнемир) в романе “Некуда” и о его политической благонадежности» от 7 марта 1867 года: «Лесков, пишущий под псевдонимом Стебницкого, человек даровитый, но не пользуется в литературных кружках ни любовью, ни уважением за свой вздорный и сварливый характер. На литературном поприще его поддержала известная писательница Евгения Тур… у которой он был гувернером или учителем при сыне. Впоследствии он отплатил ей черной неблагодарностью: в первом романе своем “Некуда”, вообще наполненном личностями, Стебницкий вывел Евгению Тур в самом смешном и карикатурном виде. В политическом отношении его можно считать благонадежным» 363. Вероятно, сведения агента, что Лесков был гувернером или учителем сына графини Салиас, не соответствуют действительности; во всяком случае, никаких подтверждений тому нет.