Николай Чехович - Дневник офицера: Письма лейтенанта Николая Чеховича к матери и невесте

12 января 1944 г.

Здравствуй, дорогая Шура! Привет с фронта.

Получил сегодня твое письмо, да еще с фотокарточкой. Как я был рад! Ведь я так жду твоих писем и считаю дни их прихода. Шурочка, ты просишь больше писать о своей жизни. Что я могу написать? Ведь почти все время отдаешь бойцам. Себе остается, да и то неполностью, только очень непродолжительное время суток. Сегодня урвал часа два, случайно попал в кино, смотрел «Два бойца». Картина очень хорошая, но… война надоела и в действительности. Не очень уж интересно смотреть в кино то, что можно увидеть на деле почти каждый день, стоит лишь пройти два-три километра отсюда.

Да и здесь частенько бывает «война». Вот вчера опять попал под обстрел. Очень не удачно — близко разорвался зажигательный снаряд. Обрызгал горящим фосфором. Едва успел сбросить шинель, обожгло левую руку. Последнее не особенно приятно. Теперь я лишен удовольствия играть на гитаре. Да и на лыжах плохо ездить — трудно держать палки. Но это ерунда. Уже давно отошла привычка обращать на такие пустяки внимание. На лыжах теперь катаюсь столько, что уже стало надоедать. Как встанешь на лыжи часов в восемь, и снимешь их не раньше часов четырех-пяти. До того привыкаешь быть на лыжах, что когда снимаешь, как-то неудобно ходить: все кажется, что очень медленно подвигаешься с каждым шагом. Живу я, как уже писал, в прифронтовом городке, в полуразрушенном доме. Из окна великолепный вид на весь передовой наш край и немецкий. Получается не хуже театра. Как зритель наблюдаешь все подробности действий и той и другой стороны. Единственный недостаток, что иногда «актеры» начинают бросать к зрителям тяжёлые «игрушки». Вот, кажется, и все события последних дней. Ну, пожалуй, нужно кончать.

До свидания, Шурочка.

15 января 1944 г.

Мама! Адрес наш не изменится. Если буду жив, то по этому адресу будешь писать до начала лета. Воротничок я получил, большое спасибо.

У меня все по-старому, только чаще попадаю под обстрел. Заляжешь, заслышав вой снаряда. Разорвался, прожужжали осколки, и снова идешь как ни в чем не бывало. Это ерунда, ведь были такие времена, да скоро, вероятно, опять настанут, когда даже ложиться не придется. Каждый день на лыжах. Я хорошо тренирован (спасибо тебе!). Между прочим, до сих пор помню, как первый раз в жизни встал на лыжи в Горьком. Помнишь мой первый рейс от угла дома до сарая? Помню ваши (твои и нянины) ободряющие слова: «Толк выйдет».

Пиши побольше новостей, мне все интересно.

19 января 1944 г.

Привет с фронта! Добрый день, дорогая Шура! Сегодня свободный вечер. Могу написать письмо, а то прошлый раз едва выкроил время даже на коротенькую секретку. Последние вечера стали немного посвободнее. На-днях у нас показывали картину «Антон Иванович сердится». Ты, наверное, видела эту музыкальную кинокомедию. Мне она понравилась именно из-за музыки, так как здесь услышать хорошую музыку чрезвычайная редкость.

У нас большинство любят смотреть фильмы из военной жизни. С этой картины, весь смысл которой заключен в музыке, многие ушли, не досмотрев до конца. Но на меня она произвела очень большое впечатление. Чудесные арии из оперетт лучших композиторов, просто замечательно. Особенно здесь, где кругом война. Маленький зал «эрзац кинотеатра» кажется таким островком мирной жизни среди бурного моря войны. Сидишь и, слушая музыку, забываешь, что сейчас война и что как раз сейчас недалеко идет жаркий бой. Вздрагивание стен от разорвавшегося близко снаряда напоминает о действительности, мгновенно возвращает «с неба на землю». В перерывах между частями слышатся залпы орудий, скрип «катюш», треск пулеметов. В эту минуту совсем недалеко отсюда люди идут в бой за счастье, за эту красивую жизнь, которую видишь на экране.

Когда же и нам наконец дадут приказ выступить! Совинформбюро уже сообщило, что было в тот день. Я был довольно далеко в стороне, но в таком месте, откуда все было видно, как на ладони. С раннего утра вся окрестность засверкала вспышками орудийных выстрелов. Тысячи орудий, минометов, «катюш» обрушили свой огонь на позиции немцев. Одна за другой проносились эскадрильи бомбардировщиков. Черные точки, отделявшиеся от них, падали туда же, в гущу разрывов. Что там творилось, не трудно было себе представить. Дым заволакивал весь горизонт, и сквозь него только и были видны багровые вспышки огня. Я бывал под артподготовкой, но под такой бывать не приходилось. Даже на таком расстоянии, как был я, нельзя было разговаривать. Приходилось кричать на ухо друг другу о своем восхищении «огоньком».

Вот это центральное событие последних дней. Большие предвещает оно перемены в нашей дальнейшей жизни. У нас только и разговоров, почему же мы до сих пор не принимаем никакого участия в боях. Ленинградцы поздравляют с успешными действиями. Москва салютует, но не нам. А чем мы хуже других? Разве мы не могли бы сделать то же, что делают другие? Таково мнение всех бойцов и офицеров. Такие же и мои мысли.

Сейчас любому ясно, что конец войны близок, как никогда, — это начало конца, конца войны, конца всем несчастьям и трудностям, с ней связанным. Конечно, в газетных статьях все описывают гораздо интереснее, но и рассказ очевидца, наверно, немного заинтересует тебя. Кончаю.

До свидания, Шурочка. С горячим приветом

Коля.

21 января 1944 г.

Здравствуй, мама!

Получил от тебя открытку. Ожог у меня почти прошел, только немного поздно: хозяин гитары уехал и увез ее.

У меня перемен пока нет, но, возможно, будут в недалеком будущем. Ты видела салют в Москве? Дня за три до него я видел более величественный салют, который долго будут помнить немцы. К сожалению, я не был участником. Нас не вводили в бой, но оттуда, где я стоял, было все видно, как на блюдце. За войну я многое повидал, но такого еще не видел. Тысячи орудий, минометов, «катюш» обрушили свой огонь на немецкие позиции. А авиация бомбила без перерыва. Что там творилось, можно было легко себе представить по дыму, затянувшему все кругом, — дыму, в котором лишь и были видны багровые волны вспышек от взрывов. Все кругом гудело, гремело, стонала сама земля. Даже на таком расстоянии не было возможности разговаривать. В газетах ты прочтешь все подробнее. Я пишу о своем впечатлении. Обидно одно: что нас оставили в бездействии. Москва опять салютовала не нам. А чем мы хуже? Разве и мы не могли сделать то же, что сделали другие? Но ничего, придет и наш черед.

До свидания. Целую.

23 января 1944 г.

Дорогая Шура! Сейчас, когда я пишу это письмо, ночь. Последняя ночь! На рассвете идем в бой. И какое счастливое совпадение. В эту последнюю ночь я получил письмо от тебя. Сколько радости доставило оно мне, тем более что в нем была твоя фотокарточка. Ты словно провожала меня. Вглядываюсь в черты милого лица, вспоминается то счастливое для меня время, когда мы могли встречаться каждый день. Наступит ли снова такое время? Конечно! Не напрасно работаете вы там, в тылу, и каждый день следите по карте за успехами наших войск. Не напрасно на рассвете выступаем мы. Может быть, переставляя флажки на Ленинградском фронте, ты не раз вспомнишь, что и я вложил свою долю в общее дело победы. Вернусь ли я живым? По правде говоря, меня этот вопрос мало занимает. Гораздо больше думаешь о том, чтобы невредимым добраться до фрицев. Глупо умереть, не отправив на тот свет хоть несколько фрицев.