Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Для суждения по делам гражданским, производящимся на Молдавском языке, назначены понедельник, среда, четверток и суббота: в сии дни председателем областный дворянства маршал, а присутствуют пять депутатов от выборов и два члена от короны. По вторникам же и пятницам производство дел по-русски; бывают наместник, губернатор, вице-губернатор и оба председателя: тогда полное собрание, и занимаются делами исполнительными и казенными. Но как всякого рода дела должны поступать в Совет, а только два дня в неделю дается для их рассмотрения: то спрашивается какая медленность должна происходить от того, и как губительна она, особенно для части полицейской, где малейшее промедление часто сопряжено с великим вредом для пользы общей?

Видя сии неудобства, казалось непонятным, как мот бывший наместник Бахметев, под наблюдением которого сочинялся проект образования области и представивший его на Высочайшее утверждение, как мог он таким образом дать оковать себе руки и лишить себя способов действовать беспрепятственно для пользы службы? Болтливость одного хитрого, хотя и неосторожного человека (г. Курика), большего приятеля г. Криницкому, редактору образования, пояснила нам сию задачу, и вот история учреждения Совета.

Генерал Гартинг, мало сведущий в делах до управления касающихся, и опасаясь ответственности, по самым похвальным побуждениям, сзывал всех председателей и советников разных присутствий, чтобы совещаться с ними о делах области, узнавать нужды её и способы к удовлетворению, и часто руководствовался их мнениями. Сей порядок вещей был признан и одобрен, и так составилось присутствие под названием общего собрания. Приняв должность наместника, генерал Бахметев нашел оное затруднительным и неприличным и желал переменить при новом образовании. Учреждение Верховного Совета представлено ему было совсем в ином виде; некоторые хитрые молдаване успели его уверить, что власть его чрез то распространится, что Верховный Советь будет, так сказать, находиться при его особе и что влияние его даже на решения всех судов будет непосредственное. Властолюбивый, но легкомысленный Бахметев (точные слова Курика) всему поверил, не подозревая никакой тонкости и, безо всякого внимательного рассмотрения, представил проект Государю. Ошибку свою заметил он только тогда, как с наступлением 1819 года Совет восприял свое действие; но уже было поздно. Встречая на каждом шагу упорство во власти, которую он сам себе противопоставил, сердился он, принимал строгие меры. Ему указывали на точный смысл образования; люди, которые накануне были у ног его, приняли вид защитников прав народных против самовластия; со всех сторон начались жалобы, досады, интриги, вражда [49]. При сем случае должно заметить, что г. Криницкий, правитель канцелярии наместника и его доверенная особа, писал проект образования. Ему в уме и знании дел отказать нельзя; что же можно подумать о его характере, и как не пожалеть генерала Бахметева, столь несчастливого в своем выборе?

Боже сохрани нас от желания видеть в руках начальников губерний власть неограниченную! Сегодня мы счастливы, сегодня у нас начальник умный, справедливый, просвещенный, бескорыстный; но кто может ручаться, что завтра не пришлют к нам по неспособности к фронтовой службе такого генерала, от которого горько нам придется, или храброго и честного, но бессмысленного рубаку, который, принимая всякое дело немного затруднительное за Гордиев узел, начнет рубить его как неприятельские головы? Однако же в здешней необразованной земле видеть русского генерала почти в опеке у этих варваров больно для всякого русского сердца. Чтобы водворить в сем крае порядок, просвещение, правосудие, необходимо еще железным жезлом вооружить на некоторое время руку наместника.

Долго сами жители не могли верить важности Совета; из областного правительства хотели сначала возвратить указы, им в отсутствие наместника насылаемые; но скоро увидели, что он Ареопаг не на шутку.

Что произошло наконец от несогласия Бахметева с Верховным Советом? Старался ли он доставить какие-нибудь выгоды казне, принимал ли он какие-нибудь общеполезные меры, всегда встречал он затруднении, если не явно, то тайно ему враждующим Советом противопоставляемые. Чтобы устранить сии затруднения, часто должен он был нарушать правила начертанные в образовании; всё замечалось, всё ставилось ему в вину; не только посылались на него жалобы, депутации отправлялись в Петербург, чтобы у престола донести о его несправедливостях.

С своей стороны сей наместник и преемник его употребляли все средства, дабы обессилить или унизить Совет [50]. Генерал Инзов действовал однако же осторожнее, или лучше сказать, мало действовал, умел более владеть собою, в чрезвычайных случаях испрашивал всегда Высочайшее разрешение и при новых выборах (в начале 1822 года) довольно искусно умел удалить строптивейших из членов. Таким поведением прикрыл он конечно свою ответственность; но какую пользу чрез то доставил он здешнему краю?

Маршал и депутаты прежнего выбора нам мало известны; в похвалу же теперешнего маршала, Янки Стурдзы, скажем только, что он во всём отличен от своих соотечественников. Его почти нельзя считать молдаваном, ибо он никогда не заводил тяжб, не входил ни в какие подряды, исправно заплатил наследственные долги, а сам их никогда не делал, ни пред кем не ползал и ни против кого не интриговал, образ жизни его и образ мыслей совсем европейские; непонятно, как он был выбран! С его правилами, но с большею живостью в уме и пылкостью в характере, мог бы он быть весьма полезен; к сожалению, довольствуется он тем, что заслуживает уважение и любовь общества своим кротким, учтивым обхождением и признательность низкого состояния людей своими тайными благодеяниями.

Переход от сего почтенного человека к другим членам Совета весьма неприятен. Четверо из них, Катаржи, Донич, Руссов и Казимир, кажется, щеголяют друг перед другом слабоумием и невежеством; но дурными людьми их назвать нельзя, напротив они довольно добродушны, и здешние дворяне могли бы хуже выбрать: есть из кого! Только жаль, что из сих членов есть такие, которые, не разумея совсем дела, слишком хорошо разумеют свои личные выгоды. Достаточно будет упомянуть о сих господах в массе, но пятый депутат заслуживает особенное внимание: о Прункуле умолчать нельзя.

Человек сей с умом не совсем обыкновенным и с чрезвычайною деятельностью. Происхождение его неизвестно; только знаем, что молодость свою провел он слугой в доме Димитрия Стурдзы; потом по расторопности своей и, выучась грамоте, стлался в сем доме писарем и наконец поверенным и ходил за делами. В сем положении застала его наша армия, занявшая Молдавию в 1806 году. Скоро снискал он покровительство некоторых начальников и свел знакомство и дружбу с комиссионерами провиантскими; быв в частых с ними сношениях, довольно хорошо научился русскому языку и некоторым русским обычаям и сделался наконец поставщиком на армию. По заключении мира, по сю сторону Прута купил он имение и поселился в Кишиневе; тут начинается блестящая эпоха его жизни. К природным способностям и приобретенной опытности присоединив новые познания, мудрено ли ему было сделаться оракулом Бессарабии? Он один два трехлетия с ряду был выбран депутатом в Совет и сохранит, вероятно, сие звание до конца жизни, если Совет не будет уничтожен. Собственным могуществом и посредством сыновей, зятя, родственников, сватов и кумовей, которых вслед за собою вытащил он из грязи, действует он на всё, что в сей области происходит. Что касается до его характера и наружности, то ссылаемся на всех кто его видел: есть ли в мире лицо лучше выражающее подлость, лукавство и вместе наглость? А на тех кто имел с ним дело, не живо ли изображает лицо свойства его душевные?