Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Разбирательство апелляционных гражданских дел происходит здесь самым странным образом. Наместник и первые четыре чиновника области обыкновенно в эти дни не присутствуют, два члена от короны не знают молдавского языка, робкий маршал не доверяет своему рассудку, а депутаты, по выслушании дела, обращаются к одному из своих сочленов, который берется им растолковать оное, и произносит наконец решение; все тотчас пристают к его мнению, редко осмеливаясь возражать. Но кто же сей верховный судья, от которого зависит участь и мнение жителей Бессарабии? Тот самый Прункул, о котором мы выше сего упоминали, тот самый, который, посредственно или непосредственно участвуя во всех тяжбах, в одно время истец или ответчик и судья. Чудовищная власть сего человека не сущий ли позор?

В производстве сих дел нет ни малейшего порядка, ни настольного регистра, ни очереди. Если министр или наместник предложить Совету заняться скорейшим окончанием какого-нибудь дела, или корыстолюбие Прункула возбуждается сильным интересом, или неотвязчивость докучливого и упорного просителя заставит пожелать скорее от него отвязаться, в таких случаях только спрашивают дело у секретаря, который, порывшись дня два (ибо ему с такими судьями трудно вести порядок), выкопает его, потом пишет доклад и если дело покажется длинно и затруднительно, то оставляет его под предлогом собирания некоторых нужных справок, и оно опять на неопределенное время теряется из виду, и принимаются за другое дело. В некоторых случаях, но только весьма редко и по самым сильным побуждениям, совещания сих господ продолжаются до четырех часов; но обыкновенно собираются в десять часов с видом неудовольствия, потом слушая дело с видом скуки и равнодушия, более шести раз в час каждый зевнет; когда же пробьет двенадцать часов, то все взоры поминутно устремляются на стенные часы в присутствии находящиеся; в половине первого являются уже все признаки нетерпения и аппетита, кто встанет, сядет, и потом опять встанет; телодвижениями, взорами показывают другие, что им несносно и когда, наконец, ударит час, то всё с шумом подымается, восклицая: «домой, домой, пора обедать», хотя бы одну страницу оставалось дослушать из начатого дела. Сие зрелище может быть забавно, но не для такого человека, который осужден его всякий день видеть. Многие молдаване признаются сами, что их самолюбие страдает, видя судьбу свою зависящею от сего карикатурного сената.

Из сего всякий легко заключить может, какая остановка должна происходить по тяжебным делам, при таковом расположении Совета: она превосходит всякое описание. Теперь находится, говорят, в Совете до шести тысяч дел нерешенных, всякий год поступает более двухсот новых, а решено в 1822 году, в котором Совет был деятельнее всех прочих годов, только тринадцать. Если не образ правления сей области, ни мода не переменятся, то в какой ужасной пропорции будет возрастать число неоконченных дел? Совет можно теперь сравнить с плотиной, удерживающей течение дел области; но наконец их накопление должно плотину сию опрокинуть, и тогда они пойдут далеко.

Установить совершенный порядок в делах Совета и дать им поспешнейший ход, кажется, уже невозможным: даже если б совершилось чудо, ум его членов просветился, и правила их очистились, то и в таком случае весьма трудно бы им было исправить все сделанные упущения. Преобразовать же Совет будет также бесполезно, ибо кем заменить теперешних депутатов? Люди хороших фамилий и немного просвещеннее (коих число весьма ограниченно) уклоняются от службы, а прочие матадоры Бессарабии были недавно, как выше о том сказано, слугами у молдаван, подданных греков, которые в свою очередь были рабами турок. Итак, от людей стоявших недавно на последней степени сей рабской гиерархии можно ли ожидать чувств благородных, знания законов и усердного исполнения обязанностей? Единственным и неизбежным средством к прекращению возрастающих от того зол, кажется, уничтожение сего не только бесполезного, но и вредного Совета и учреждение высшей инстанции в столице, чего начало мы и видим с удовольствием в комитете разбирающем дела Бальша.

Справедливость требует, чтобы мы, говоря о причинах, препятствующих успешному ходу дел в Совете, не умолчали и о тех, кои действуют независимо от лености и ничтожества его членов и даже могут им служить извинением. Главнейшая из них есть недостаток в канцелярских служителях. Всего предвидеть нельзя. Итак удивительно ли, что, при составлении штата Верховного Совета, не обращено было внимания на маловажность суммы, для сего предмета назначенной? Не только число служащих в канцелярии Совета ограничено, но и способностями и знатями они не могут сравниться с теми, кои употреблены в других присутственных местах области. Объяснить сие немудрено. Сие происходит от того во первых, что награждения обыкновенно испрашиваются чрез начальников, с коими Совет был всегда в несогласии; в глупой гордости своей не хотели члены унижать себя ходатайством за подчиненных, да и сами наместники, желая, может быть, лишить их хороших сотрудников, ни мало о том не заботились, так что еще не было примера, чтобы кто-нибудь в Совете мог получить чин, даже за выслугу узаконенных лет. К тому должно прибавить, что депутатам не весьма охотно было поощрять русских в Бессарабии служащих, ибо они в них видят будущих своих соперников. Другая причина, отвращающая всякого служить в канцелярии Совета, есть обхождение молдаван с подчиненными: по их прежним обычаям писцы и самые секретари употреблялись в домашнюю работу у присутствующих и судей; нередко можно было видеть логофета или писца, который, положив перо, становился за каретой своего начальника.

В начале сих замечаний сказали мы, что жители Бессарабии разделяются на семь классов. Из них одно сословие дворян можно здесь подразделить на три разряда: 1) молдавские бояре, 2) набогатившиеся чины и занимающие ныне места в правлении, 3) клиенты предыдущих, их стараниями из мазылов и рупташей уже по присоединении Бессарабии в дворянскую книгу вписанные. Второй класс пренебрегает, но покровительствует последний, а первый их обоих равно ненавидит и презирает.

От взаимных их худых расположений произошли великие бури в Бессарабии. Боярам больно было видеть прежних своих подавателей трубок восседающими с ними рядом и даже судьями своими, и потому они составили свою партию, малочисленную, но сильную богатством и давно приобретенным уважением. Мест по управлению области было много, кем было их наполнить? Поневоле должны были взяться за вчерашних дворян. Необходимость заставляла молчать, и вражда таилась и возрастала в сердцах, как огонь под пеплом. Наконец при первых дворянских выборах пламя раздора вспыхнуло, и началась междуусобная война, еще до наших дней продолжающаяся.