Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Медленности в течении дел гражданского суда гораздо менее заметно, чем в Верховном Совете; кто с ним в этом сравняться может! Но и тут дела накопляются. Если будет усердный и ревностный областный прокуратор, примется сих ленивых помыкать и будет поддержан правительством, то сия часть может еще несколько поправиться.

Главный источник тяжеб в области есть Резешское право. Резеши не составляют особенного класса людей. Они владеют в одной деревне малыми участками земли в совокупности с соседами и родными. Всякой может быть резешем, дворянин, мазыл или крестьянин, но только сделаться им было трудно, ибо соседи и родные всегда имеют преимущество в покупке Резешской земли. Как многие бояра заставляли себе уступать кусок земли в Резешских владениях и потом, получив право, присвоивали себе остальные участки, то в отвращение такой неправедности одним мудрым господарем постановлено, чтобы Резеш не мог уступать земли своей и права иначе, как человеку равного с ним или низшего состояния. Но какой закон здесь соблюдается? Название их происходит от славянского слова резать, и подлинно нарезывается сих участков до бесконечности; а как они все в протяжении, то бывает, что земля шириною в два дюйма или менее тянется на пять или на шесть верст. Всякой из Резешей знает, что у него есть такой малой участок, называемый пармак; помещик какой-нибудь старается выманить у него уступку, и тогда уже не зацепляй за сию ленту: лишь дотронешься, пойдут процессы, во избежание которых соседи начнут за бесценок участки свои уступать, в противном случае должны войти в разорительные тяжбы. Весьма полезно бы было сделать в рассуждении сего новое какое-нибудь постановление по примеру Валахии и прекратить чрез то тысячу поводов к злоупотреблениям.

Когда к России присоединили Бессарабию, то не было в ней ни одного большего города, в котором пристойным образом можно бы было учредить правительство. Центральное местоположение Кишинева и местопребывание в нём митрополита Гавриила, который построил тут довольно обширный архиерейский дом и завел большой сад, заставили впоследствии времени дать сей деревне преимущество пред малыми городами. С того времени постоянно в нём жили оба наместника, наехало множество чиновников, ремесленников всякого рода; иностранные купцы открыли лавки, наполненные предметами роскоши, существовавший тогда тариф и соседство с Турцией и Австрией способствовали умножению торговли, строения распространились во все стороны, и число жителей обоего пола увеличилось от трех до 26-ти тысяч. Сего мало: Государь пожаловал, как мы сказали, 10 процентов из областных доходов для строения казенных зданий и общеполезных заведений. Всё благоприятствовало основанию Кишинева. Как же не подосадовать или подивиться, когда взглянешь на беспорядок его расположения, на безобразие его домов? Что же препятствовало ему сделаться благоустроенным, богатым и красивым городом?

Выбор Кишинева не нравился генералу Бахметеву: он предпочитал ему Бендеры и всегда надеялся перенести туда областные присутственные места. Генерал Инзов занимался исключительно обрабатыванием разведенного им садика; богатейшие жители думали рано или поздно поселиться в Яссах и заводили только временные строения и, наконец, из десятипроцентной суммы не сделано ни малейшего употребления, да и лучше сказать, она совсем не существовала. К тому же сей город недавно поступил в казенное ведомство; доселе принадлежал он Галатскому монастырю, зависящему от Святого Гроба; эпитропы, или мирские опекуны монастыря, от имени его поднесли владение оного в дар Императору, когда он в 1818 году удостоил его своим посещением. Но как он прежде того был отдан в откуп на двадцать лет, и срок миновался только в нынешнем 1823 году, то и не пользовался город доселе никакими почти доходами.

И так Кишинев, невзирая на свою обширность, в правильности и чистоте едва ли может равняться с последним нашим уездным городом. Первоначально он был построен в лощине, на самом берегу местами запруженного ручья Бык, который удостоивают названием реки. Сия древняя часть города и доныне существует. Въезжая в нее, равно страдают и взор, и обоняние: она вся состоит в излучистых переулках, наполненных жидами и унизанных лачужками, тесно друг к другу приклеенными. Помои и нечистота стекаются сюда из всех мест, отсюда упадают в Бык и в летние жары так заражают воздух, что производят повальные лихорадки. Поднявшись немного выше, начинается новый город и идет отлого вверх по горе. Улицы и разрывы между домами становятся шире, но неправильность линий и нечистота везде одинаковы. Всё сие оканчивается на высоте горы пространным полем, на котором предполагагаются со временем собор и казенные здания. Отсюда видны город и окрестности: инде возвышаются (числом не более пяти или шести) каменные двухэтажные дома, доказывающие варварским вкусом своим невежество строившего их архитектора; в иных местах показываются церкви, недавно построенные, длинные, узкие, с высокими остроконечными крышами и имеющие вид каменных ящиков. Вот весь Кишинев!

По нерадению ли начальства или по недостатку в способах полиция до сих пор находится в весьма жалком состоянии. При ней положено по штату быть 40 десятников. В сию должность употребляются обыкновенно жиды, которые, конечно, весьма способны узнавать, где скрываются воры и краденые вещи — кому, как не лисе все лисьи плутни знать ; но, кажется, лучше бы было употреблять их шпионами, а сею должностью пользуются они только, чтобы грабить и притеснять жителей. Неопрятность, о которой мы выше сказали, превосходит всякое описание; из больниц, из боен, из прачешных, из нужных мест всё выливается на улицу; всякий сор, лоскутья, мертвые животные валяются по земле и никогда не убираются; нет фонарей, нет будок, нет застав; не только нет мостовой, но бугры и ямы на улицах не сравниваются, и нигде почти по бокам не прорыты канавы для спуска воды. Но одно из величайших неудобств для пешеходцев к Кишиневе есть чрезвычайное умножение собак, которые днем и ночью тысячами бегают, воем своим оглашают город и нападают на всех проходящих. Молдаване зажиточные ленятся и стыдятся ходить пешком, а когда из народа кто-нибудь искусан, то сие почитается невеликой бедой. Коли давно здесь не было чумы, если всякое лето сотни людей не умирают от гидрофобии и середь дня не бывает разбоев, в грязных ущельях Кишинева, то всё сие должно приписать чуду.

Но строительной части учреждена здесь особая комисия, видно на смех: ибо Кури к в ней председателем. Человека этого встречаем везде: в Совете, в суде уголовном, в библейском обществе, в строительной комисии, но чаще всего в остроге, куда завлекает его любовь к ближним; там почитает он себя в семье родной. Кому пришла в голову странная мысль поручить такому человеку наблюдение за устройством и красотой возникающего города? Как можно было ожидать образованного вкуса или малейшего понятия о художествах от старого крюкотворца, которому, вероятно, неизвестны даже имена их? Прямых дорог он не терпит, и потому, при первом взгляде на новые улицы Кишинева, весьма ощутительна склонность его к кривизнам. С ним восседает другой злодей, какой-то Азмидов, соединяющий в себе два звания, архитектора и землемера [55]области. Никаких правил в руководство себе они не постановили и даже неизвестно, какому они следуют плану. Единственное правило их — деньги; если кто вздумает захватить часть улицы и поставить запачканную избу, тот дай деньги; если кто захочет построить каменный дом, не выступая из линии, тот дай деньги; если б граф Шереметев сошел с ума, поселился в Кишиневе, затеял мраморные палаты, и Росси нарисовал ему фасад, то без нескольких тысяч левов не получил бы позволения строиться. От сей подати увольняются только жиды: им не нужно подавать просьбу в комисию и получать план, утвержденный подписью членов её; они явятся только к Курику, а он на лоскутке бумаги напишет им позволение строиться как угодно, хоть поперек улицы; сию записку представят они Азмидову, а сей вор против старшего не осмелится сделать возражений. Мы о том утвердительно сказать можем, ибо видели такие записки.