Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Оловянный прииск имени Лазо был совсем молодым предприятием, организованным в конце истекшего лета, то есть всего за 3–4 месяца до моего приезда. Я застал там подготовительные работы: вскрывались торфа («торфа» — профессионализм, слово, обозначающее слой природных отложений и пустой породы, не содержащей драгоценного металла. — Ред.) на участках, где в первую очередь должна была начаться будущим летом эксплуатация, строился поселок горняков.

Месторождение было открыто годом с небольшим раньше полевой партией, возглавляемой геологом Владимиром Алексеевичем Титовым. Россыпь оловянного камня была за истекший год разведана шурфами, определены были запасы металла в ней, и теперь она подготавливалась к разработке. Вся работа велась вручную. Механизмов не было никаких. Лишь оттайка мерзлого грунта или речников так называемых торфов велась при помощи пара, подготовляемого котлами-бойлерами и направляемого по трубам в так называемые пойнты — трубчатые буры, забитые в грунт. Оттаявший грунт разрыхляли кайлами и нагружали лопатами в большие короба, укрепленные на деревянных полозьях. Каждый такой короб двое рабочих тащили из вырабатываемого карьера-углубления на отвал. Для того чтобы лучше скользили полозья коробов, дорожку часто посыпали снегом и поливали водой. Верхом механизации или последним словом техники считалась так называемая мехдорожка, то есть скреперная лебедка с бесконечным канатом или тросом, к которому крюками прицеплялись те же короба или ящики на полозьях, вытаскиваемые этим устройством из карьера на отвал, где они разгружались людьми, которые их опрокидывали.

Прииск располагался в долине левого притока Сеймчана, речки Дерас-Юрега. Мне он очень нравился своей живописностью — пленяла почти нетронутая многовековая лиственничная тайга. Лес — толстые трехсот-четырехсотлетние лиственницы — совсем недавно начали рубить в долине упомянутой речки, и только на участке прииска, выше устья ручья Лазо, впадающего в речку слева, он был совсем не тронут. Бегали белки, горностаи, зайцы. С места на место перелетали белые куропатки.

Рудная разведка Лазо — место моего назначения — располагалась в 3–4 километрах от прииска, в верховьях одноименного ручья. Летом 1938 года, то есть за 3–4 месяца до моего приезда, поиски рудного месторождения производила здесь геолого-разведочная партия Дмитрия Петровича Васьковского, которой удалось найти пока только две жилы с промышленными концентрациями оловянного камня, их и разведывали, когда я туда приехал. В это время проходилась штольня № 1, по другой жиле добивалась глубокая траншея № 4. Кроме того, добивались 3 или 4 канавы, в которых тоже были признаки кварцево-турмалиновых жил с касситеритом.

Управлял или руководил разведкой до моего приезда молодой техник-геолог Василий Иванович, или просто Вася Бандура, за 3 или 4 года до этого окончивший Киевский геолого-разведочный техникум и успевший 4 года назад побывать на кратковременной практике или, лучше сказать, на экскурсии в Кривом Роге, на руднике, где я тогда работал. Впрочем, я его к этому времени совсем забыл, потому что группа студентов, в которой он был, насчитывала человек 30, и пробыли они у меня совсем недолго, не более 3–4 дней. Он был единственный вольнонаемный работник на разведке. Все остальные, как рабочие, так и младший технический персонал: коллектор Бауман, десятник Петин и взрывник Кондаков — были заключенные. Рабочих, помнится, было около 20 человек.

Жильем на разведке служили два барака таежного типа, в одном из которых, побольше размерами, стоящем в средней части долины, жили все рабочие, а в другом, построенном вплотную к правому склону долины, жили Бандура, коллектор, десятник и взрывник. Барак был как бы отгорожен от всей долины канавой глубиной метра полтора, по которой протекал ручей или пролегало его русло, теперь совсем замерзшее. В нескольких шагах выше барака русло ручья прижималось к тому же правому склону, у которого он стоял, образуя как бы мыс или полуостров. На берегу росла большая кривая лиственница, уцелевшая именно потому, что она была кривая, непригодная для постройки. Весь остальной лес в долине ручья был вырублен, когда строили бараки. Снег в ту зиму, когда строили, был очень глубок. Это было видно по высоким, оставшимся от деревьев пням. Один из них особенно высокий, более двух метров, торчал на другой стороне ручья почти против барака.

В этом же бараке поселился теперь и я. Он был разделен жиденькой перегородкой из жердей на две части, из которых в одной, меньшей, помещались теперь я и Бандура, а в другой — остальные трое. Барак таежного типа — это рубленная в «лапу» постройка из неокантованных и неошкуренных бревен лиственницы с пазами, заполненными так называемым строительным, или зеленым сфагновым, мхом. Крыша сооружается из жердей или тонких бревен — накатника, опирающегося одним концом на стенку, а другим — на «матку» — длинное толстое бревно, опирающееся концами на средние участки коротких стен. Эти стены наращиваются двумя-тремя бревнами, чтобы «матка» лежала выше и скаты крыши были круче. Накатник покрывается слоем мха, засыпаемым грунтом.

В окна при отсутствии стекла вставляются рамки, затянутые белой бязью. Такое окно пропускает свет, но через него, конечно, ничего не видно. Такие окна были и в нашем бараке.

Объекты рудной разведки располагались метрах в 300–400 выше наших бараков, в верховьях ручья. На правом склоне долины находились траншея № 4 и шурф, заложенный, скорее, после моего приезда для разведки той же жилы в глубину. На склоне сопки, разделяющей распадок Белкин и другой ручей, названия которого я не помню, располагалась жила, разведываемая штольней № 1.

Вскоре после моего приезда в середине декабря, должно быть, числа 15–20-го, на прииске состоялось профсоюзное собрание. Это было весьма своеобразное собрание, единственное в своем роде. Никогда за всю мою жизнь, ни до того, ни после ничего подобного я не видел. Демократия совершенно невообразимая. На этом собрании присутствующие члены профсоюза выдвигали кандидатов на награждение правительственными наградами. Собрание явно было не подготовлено. Выступившие с предложениями явно не были назначены, не выполняли поручение, а высказывали свое собственное мнение. Царила полнейшая демократия. Меня поразило то, что кандидатов было выдвинуто много. Чуть ли не все вольнонаемные были включены в этот список. В число их не попали главным образом те, кто совсем недавно приехал и еще кое-кто. Например, в список не попали почему-то ни Бандура, ни Кондрашов. Это мне было непонятно.

Ничего подобного я больше никогда не встречал. Награждения были и позднее, но никогда больше я не видел, чтобы кандидатов для этого выдвигали на собраниях. Это всегда было прерогативой высокопоставленных руководящих лиц и делалось шито-крыто.