Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Это продолжалось целый день. Все время шли и только один раз остановились, чтобы накормить лошадей на левом берегу Колымы. Остановка называлась Половинка (автор по прошествии лет ошибается, остановка называлась «Партизанка».— Ред.). Здесь были барак для отдыха путников и, кажется, конюшня. Здесь мы отдыхали часок-другой, подкрепляясь чаем. Тем временем у меня успели украсть рукавицы. В этом виноват был я, так как к тому времени еще не привык ктому, что кругом воры и что именно поэтому они здесь и находятся. Там было, кроме нас, всего человек 5 или даже меньше, и я, естественно, никак не ожидал, что они могут что-нибудь украсть. Особенно меня подвело рассуждение, что ведь чемоданы я оставляю на санях, уходя пить чай в барак так же, как и мои спутники. Эти вещи действительно оставались в сохранности, но я не сообразил, что это вовсе не потому, что люди честные или сознательные, а только потому, что в таком месте украденную большую вещь некуда спрятать. В общем, это была наука, а, как говорится, за науку деньги платят.

Рукавиц было не жалко. Они были паршивые, купленные в Магадане и дешевые. Главное было в том, что без них в пути было невозможно. Но меня выручил мой попутчик пожарный. У него нашлись какие-то запасные рукавицы или, кажется, перчатки, которые он любезно предложил мне.

Вечером мы пришли в поселок Верхний Сеймчан. Лошади дальше не шли, и нам предстояло проделать оставшийся путь на тракторе, который в это время, как оказалось, еще ремонтировался, и нужно было ждать конца ремонта. Как нельзя кстати, одним из наших спутников оказался старший пожарный с прииска имени Лазо, ездивший по делам в управление и теперь возвращавшийся к себе на прииск. Он сразу же предложил нам идти с ним ночевать в пожарный сарай, куда мы и отправились. Конечно, если бы не было пожарного, мы не пропали бы, так как, наверняка, на здешней перевалочной базе тоже было помещение, где можно было прожить 3–4 дня в ожидании ремонта трактора. Но, наверняка, в сарае было лучше.

Там мы и жили дня четыре в этом уютном, теплом, чистом и просторном помещении, в котором, кроме нас, жило человек 6 или 8 пожарных, и где-то далеко под стенами стояли насосы и еще какие-то пожарные механизмы. Все было хорошо, но за это время нам до смерти надоели патефон и те немногочисленные пластинки, которые были у пожарных. Никаких других развлечений у них не было, пожаров тоже не было, и поэтому патефон крутился все время, пока люди бодрствовали. Пожарные уходили в наряды на какие-то посты, но там их было один или два, а остальные сидели с нами в сарае и развлекались, слушая музыку.

Поселок Верхний Сеймчан, в котором помещается база одноименного совхоза, расположен на левом берегу Колымы, километрах в 20 от Нижнего Сеймчана, лежащего близ устья реки Сеймчан. Это молодой поселок, построенный всего лет за 5 до моего приезда. Нижний Сеймчан, который до возникновения Верхнего, назывался просто Сеймчаном, — поселок старинный, крупнейший из четырех якутских поселений на Колыме, другие назывались Оротук, Санга-Талон и Берелех.

В нем издавна существовали якутская школа и единственная виденная мной на территории церковь. Она, правда, была уже закрыта, и ее помещение занимал какой-то склад. Поселок этот был более похож на поселок, чем другие поселения, состоящие из разбросанных на большой площади якутских хотонов.

Но всему приходит конец. Кончилась и наша веселая жизнь в пожарной команде. Как-то под вечер в первые дни декабря мы погрузились на верх высоко нагруженных тракторных саней и двинулись дальше. В начале пути вечером мы остановились возле одного из якутских хотонов поселка Нижний Сеймчан. Заходили в это якутское жилье, и это был единственный случай, когда я был в обитаемом, а не в покинутом жилище якутов.

Это был обыкновенный якутский хотон, то есть длинная деревянная изба, построенная из наклонно стоящих, прислоненных верхними концами к горизонтальной обвязке каркаса бревен, обмазанных снаружи глиной. Большую часть избы занимает рогатый скот, меньшую — люди. Отопление людской половины осуществляется очагом наподобие камина с трубой из деревянных жердей, обмазанных глиной.

Трактор шел быстро. В этом я убедился на опыте, проделанном невольно. Озябнув сидя на грузе саней, я решил согреться ходьбой и спустился для этого на лед, вместе с еще одним пассажиром. Сначала мы с ним неторопливо шагали позади нашего транспорта, не беспокоясь тем, что мы медленно, но непрерывно все более и более отстаем от него.

Искрился при лунном свете снег, все было бело вокруг, и только трактор с санями чернел, удаляясь от нас по снежной дороге. Спутник мне что-то рассказывал о жизни на Колыме, и мне было это интересно, так как все было ново и почти незнакомо. Когда обратили внимание на то, что расстояние от нас до трактора увеличивается, оно уже порядочно выросло.

Прибавили шагу, думая, что настичь трактор будет не очень трудно. Однако вскоре убедились в обратном. Для этого пришлось напрячь все силы, пришлось даже бежать. В дальнейшем я уже старался не отставать от трактора, чтобы не надрываться в погоне за ним.

Снова пыхтел и стрекотал мотором трактор, скрипел на морозе снег под его гусеницами и визжал под полозьями тяжело нагруженных саней. Я изредка спускался на дорогу, чтобы согреться ходьбой, но уже был осторожен и не позволял себе отставать.

Мне навсегда запомнилась дорога, хотя ничего особенно примечательного в ней не было. Трактор шел большей частью по льду Сеймчана, покрытому пушистой, толстой пеленой снега. Нередко он, сокращая дорогу, выходил на тот или иной берег и ломил напрямую через лесные участки, прокладывая себе дорогу через лес, подминая гусеницами и полозьями саней толстые лиственницы и тополя.

В начале пути в первой половине ночи мы где-то долго стояли. Тракторист жег керосиновый факел и при свете его долго что-то починял в машине, орудуя молотком. Но потом мы уже нигде не останавливались, да и негде было, так как совсем не попадалось жилья человеческого. Тракторист не отдыхал и не спал всю дорогу, которая заняла сутки с небольшим. Только к вечеру на другой день после отъезда из Сеймчана мы, наконец, прибыли на прииск имени Лазо, который, впрочем, тогда уже был переименован в «Третью пятилетку», чтобы не путать его название с рудником, который вскоре должен был открыться. Однако все называли прииск по-старому, так как уже привыкли к старому названию, несмотря на то что прииск существовал совсем недолго.

Ночевать я остался у старшего геолога Кондрашова и на другой день, взяв на прииске лошадь с санями, чтобы довезти свой багаж, отправился на рудную разведку — место моей новой работы. Это было 7 декабря 1938 года.