Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

А дело было в том, что Сепин имел глупейшую привычку упражняться в начертании своей подписи на попадающихся под руку клочках и листах бумаги и потом не обращал внимания на то, куда эти листы девались. Происходило это в рабочее время и на рабочем месте, «в порядке уплотнения рабочего дня». Ивасих однажды подобрал один из таких листов, сфабриковал на нем расписку, оставив одну подпись Сепина и потом долго изводил его, заставляя как следует прочувствовать вредность собственной глупой привычки. Во всяком случае за день или два, пока Ивасих настойчиво продолжал требовать от Сепина возвращения «долга», у того было время обдумать все как следует.

Кончилось дело тем, что Ивасих отдал Сепину поддельную расписку, проведя с ним назидательную беседу. Сепин, должно быть, крепко надеялся на порядочность Ивасиха и на то, что этим кончится, но полной уверенности в таком исходе у него быть не могло, и, наверное, много крови испортила ему эта выходка товарища. Впрочем, несомненно, что это было очень полезно для Сепина.

Вернулся я на свою рудную разведку в середине марта и удивился перемене погоды. Еще держались крепкие утренники и ночные морозы, но дни были солнечные и днем на солнце уже заметно подтаивал снежок. И еще запомнились мне утра, удивительно светлые и какие-то светозарные.

Нужно сказать, что, еще будучи в Усть-Утиной в первый раз, когда меня назначили на Лазо, я в беседе с Б. Л. Флеровым выражал желание работать в полевых партиях. Флеров даже обещал мне что-то, но позднее этот вопрос не возбуждался вновь и мне, пожалуй, уже не очень хотелось менять место, потому что я уже привык здесь. Здесь стало лучше — появилось электрическое освещение в нашем бараке, приисковые плотники начали строить уже не таежный барак, а настоящий дом немного ниже нашего барака на том же правом берегу ручья.

Поэтому я не очень обрадовался, когда около 20 апреля или даже позднее получил выписку из приказа по управлению, в которой говорилось, что я назначен начальником партии в районе рудника «Бутугычаг». Впрочем, радовала предстоящая встреча с братом и его женой, которых я не видел уже почти полгода, да и работа в полевых партиях влекла.

Впрочем, раздумывать над этим вопросом было некогда. Был приказ, в котором говорилось, что выехать я должен немедленно, даже не заезжая в управление, потому что от Палатки до Бутугычага была не дорога, а лишь зимний проезд, который скоро станет совсем непригодным для езды. Также по бездорожью нужно было добираться и от нашего прииска до устья Среднекана, где существовал тоже только зимний проезд.

На другой же день после получения приказа я выехал на попутной машине в указанном направлении. Это было, кажется, 25 апреля. Хорошо помню, как в день получения приказа, то есть накануне отъезда, шла пурга и прямо к нашему бараку прилетели куропатки, усевшиеся низко на склоне, и я убил четырех.

Выехал утром на санках, довезших меня с багажом до прииска, оттуда сразу же двинулся дальше на тракторных санях и вскоре пересел на грузовик. До устья Среднекана проезд был еще хорош, и я без задержек довольно быстро добрался до этого пункта. Но здесь мне не повезло, пришлось засесть в ожидании попутной машины. Долго ее не было. Ждать пришлось трое суток, и оставалось только радоваться тому, что есть где ожидать. Я, конечно, очень волновался, боясь, что не успею проехать и что придется возвращаться. Но все равно не было ни одной машины, и я ни на чем не мог уехать.

Помню, приехал зачем-то Д. П. Васьковский. Я как раз в это время писал письмо в Днепропетровск, надеясь, что скоро откроется навигация, и думая, что поэтому нужно послать письмо, пользуясь тем, что нахожусь на дороге, откуда оно скоро дойдет до Магадана. Д. П. Васьковский с каким-то пренебрежением спросил: «Что это Вы дневник пишете?», и я ответил, что не дневник, а письмо, но меня удивил пренебрежительный оттенок вопроса. Как будто ведение дневника — предосудительное дело или недостойное серьезного человека.

Наконец, кажется, 28 апреля мне удалось уехать в кузове попутного грузовика дальше. У меня был попутчик — молодой парень, освободившийся недавно из лагеря на Лазо и оттуда ехавший со мной на обогатительную фабрику «Вакханку» при руднике «Бутугычаг». И вот наш длинный путь приблизился к концу, и 29 апреля к вечеру мы со спутником прибыли на Палатку. Оставив этого парня возле багажа, окруженного ворами, я побежал к диспетчеру, чтобы узнать о возможности дальнейшего продвижения к руднику, и тот сказал мне, что дорога на Бутугычаг уже совсем закрыта и что проехать по ней просто невозможно, потому что сегодня строители дороги взорвали скалу на повороте при спуске с перевала 92-й км. Ответ диспетчера был категоричен и не оставлял никакой надежды на то, что мне удастся закончить свой путь и достигнуть цели.

Казалось, что единственный правильный выход из положения — это сесть на обратную машину и ехать в Усть-Утиную за другим назначением. Так и поступил мой попутчик, а я проявил выдержку. Я просто решил, что этим выходом можно будет воспользоваться и позже, тем более что спешить в Усть-Утиную незачем, так как наступают три праздничных дня, в которые там просто нечего делать. Да это и легче всего было: подождать здесь какого-нибудь непредвиденного случая, который авось подвернется.

И вот, уповая на то, что вообще утро вечера мудренее, я стал хлопотать о том, чтобы мне разрешили переночевать в шоферской ночлежке, которая официально претенциозно именовалась Домом отдыха водителей. Впрочем, там было тепло, чисто, нешумно, и я решил, что вряд ли украдут мои чемоданы с книгами и другим довольно убогим скарбом. Добиться разрешения было нелегко. Почему-то дело осложнялось тем, что наступают первомайские праздники. Но в конце концов мне удалось устроиться на ночлег, и я залег отсыпаться за бессонную дорогу.

Был вечер накануне первомайских дней, шоферам, остановившимся на ночлег, хотелось промочить горло, как, впрочем, хочется и в другие, совсем не праздничные дни. Но спиртного у них не было, и они на моих глазах, кажется, втроем, осушили флакон хинного мыла и заметно охмелели, но почему-то все остались в живых.

Ночью я хорошо выспался, а утром мне повезло. Оправдалась эта самая надежда на русское авось да небось. Когда я подошел к окошечку диспетчера, возле него стоял невысокий человек, почему-то внимательно смотревший на меня. И, вероятно, именно поэтому я обратился с вопросом не к диспетчеру, как собирался, а к этому самому человеку. Я спросил у него, не знает ли он о том, пойдет ли какая-нибудь машина или трактор сегодня на Бутугычаг. Помню и сейчас, что, задавая этот вопрос, я твердил себе, что напрасно трачу время на разговоры, что спрашивать нужно диспетчера, а не случайных встречных или прохожих, но, к моему величайшему удивлению и радости, услышал в ответ, что машина пойдет, а мой собеседник является заведующим материально-хозяйственной частью этого рудника Левченко. В свою очередь он спросил меня, не брат ли я Всеволода Дмитриевича Володина, и был очень рад, услышав мой положительный ответ, подтверждающий его проницательность. Оказывается, что совсем не случайно он смотрел на меня, когда я его увидел. Мне помогло сходство с братом, хотя мне всегда казалось, что я не очень похож на него.