Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Но приоритет в данном вопросе оставили за местными жителями: тунгусами или орочами, кочевавшими в этом районе. Именно они привыкли называть ее Тенькой. Правильное название Теньке, что на их языке обозначает, кажется, локоть, реку, делающую два крутых поворота под прямым углом сначала направо, а потом налево, пренебрегая тем, что нижние отрезки Теньки и Нелькобы лежат на прямой линии и являются фактически одной рекой.

База называлась по имени своего строителя. Она была одной из тех, что построил некий Сарапулов лет пять назад. Кроме этой базы, находящейся близ устья Нелькобы, я когда-то успел познакомиться и с другой, которую тоже так называли. Она стояла на левом берегу Бахапчи, выше устья Богусчана и недалеко от Солнечного озера. Гильотинированная Бахапча течет там узеньким немощным ручейком по широкой долине. База была давно уже покинута людьми, пустовала, а зачем и когда были построена, я в свое время не выяснил.

Сарапуловская база на Теньке была построена именно для Тенькинского разведывательного района и лет 7–8 использовалась по своему назначению. Еще рекогносцировочная геологопоисковая партия Дмитрия Владимировича Вознесенского с поисковой подпартией Леонида Андреевича Кочеткова-Коффа в 1931 году обнаружила знаковую золотоносность ручьев бассейна нижнего течения Теньки. Поставленная на основании этого разведка обнаружила промышленную золотую россыпь в долине ручья Дусканья.

Геолог. Родился в Томске. Учился в Томском политехническом институте, с 1922 по 1950 г. — в Московской горной академии. Проходил полуторагодичную практику на Алдане. В 1950–1951 гг работал начальником геологоразведки в Средней Азии, с 1951 г, — в Колымском главном приисковом управлении на Среднекане. В 1952 г, — начальник Тенькинской геолого-разведочной полевой партии. В 1955 г. — начальник группы полевых партий, работавших в бассейне р. Кулу. В 1957 г. — в Московском управлении Дальстроя в должности инженера-геолога. Весной 1941 г. назначен главным геологом Охотской экспедиции Дальстроя, а затем, с началом войны — начальником геолого-поискового отдела. В 1946 г. в связи с болезнью вернулся в Москву. Награжден орденом «Знак почета».

Первые хорошие знаковые пробы золота были получены М. Г. Котовым на притоке Теньки Омчаке, а разведка ручьев Игуменовского, Клина и Родионовского, поставленная на основании знаковой золотоносности, выявленной партией Бориса Ивановича Вронского, обнаружила золотые россыпи, разрабатываемые начиная с 1940,1941–1948 годов приисками Игуменовским, Пионером и им. Ворошилова ( верно приисками «Пионер» и им. Ворошилова, а Игуменовский входил в то время в состав прииска «Пионер». — Ред.). Разведка в долине Омчака и его притоков обнаружила крупные россыпи, которые разрабатывались четырьмя приисками, начиная с осени 1941 года, в течение всей войны и значительно позднее. В конце войны был организован и рудник имени Матросова для разработки рудного месторождения.

Когда были организованы прииски для разработки россыпей Омчака, база разведрайона была построена там, а Сарапуловская база была покинута в конце 1941 года, так как надобности в ней уже отпала.

В то же лето 1939 года произошла и моя первая встреча с сохатым. Впрочем, встречей ее можно назвать разве только с некоторой натяжкой. Дело в том, что я его увидел издали, на расстоянии не менее 200 метров, тогда как он меня не видел, не чуял и не слышал.

Было это, кажется, 31 августа после прошедшего наводнения, когда я заканчивал маршруты по Теньке и готовился к переходу на Детрин. Нужно было найти перевал, пригодный для прохождения лошадей из ручьев, впадающих в Теньку в какой-нибудь из притоков Детрина. Дело осложнялось тем, что мы работали, ведя одновременно глазомерную съемку поверхности, карт у нас не было и поиски перевала по карте исключались.

И вот в маршруте по водоразделам одного из ручьев, спустившись в очередную седловину, которая мне показалась более низкой, чем те, которые мы проходили до этого, я подошел к склону ее, чтобы посмотреть крутизну подъема по нему и высоту, думая, естественно, в эту минуту о лошадях, которые должны здесь подниматься.

Оказавшись уже на краю седловины, я, наконец, глянул вниз и удивился тому, что у самого подножья подъема на седловину увидел вдруг одну из лошадей, занимавших тогда мою голову. Сходство представшего передо мною зверя с лошадью увеличивалось из-за неверного тусклого света серого пасмурного дня, не дававшего возможности его как следует рассмотреть. Поэтому огромные рога с широкими сошниками я увидел далеко не сразу.

Самообман продолжался все же недолго. Тускло блеснули рога, и я узнал, что передо мною совсем не лошадь, а лось-бык. Разумеется, что я совсем и не подумал о том, что неплохо бы было убить этого зверя на мясо, потому что находились они тогда под охраной более сурового закона, чем теперь. Тогда за подобный проступок полагался не денежный штраф, а тюремное заключение сроком на 10 лет. И лицензий на отстрел лосей никому не давали. Свободно убивать их разрешалось только аборигенам края.

Этот сохатый оказался не только первым, но и последним. Никогда больше увидеть быка мне не удавалось даже издали. Еще только один раз в следующем же, 1940 году мне удалось увидеть корову и телка.

Это уже больше было похоже на встречу, хотя я и стоял неподвижно и только смотрел во все глаза, а звери неторопливо, не теряя собственного достоинства, не видя и не чуя нас, легкой размеренной рысью бежали мимо. Они пробежали очень близко от меня, не более 12 шагов разделяло нас, и я не понимал, почему же ни зрение, ни чутье не подсказали лосихе о том, что рядом человек, и не заставили ее повернуть назад или резко поддать ходу.

Эта встреча состоялась в результате стечения ряда счастливых для меня обстоятельств. Стояло дождливое грибное лето, и в том маршруте мы опять набрали грибов — маслят, наполнив ими свои накомарники, и здесь остановились, чтобы перебрать их, выбросить червивые, если они попались. Коллектор и рабочий, сидя на земле, перебирали грибы, а я стоял и курил, ожидая конца выполняемой ими операции; именно потому, что мы не двигались и не производили никакого шума, а ветерок, возможно, тянул в нашу сторону, унося с пути зверей наши запахи, включая и запах табачного дыма, лоси и вышли нам навстречу. Когда они неторопливой рысцой трусили мимо, у меня в руках была двустволка, но я и в этот раз совсем не подумал о возможности выстрела, хорошо помня о запрете. Я только смотрел и ничего не делал, забыв даже о том, что на ремешке у меня висит «ФЭД» и что, пожалуй, можно успеть щелкнуть один или пару кадров.