Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Дом отдыха «Веселая» в бухте Гертнера. Фото из журнала «Колыма» 1947 г. Подпись в журнале: «Дом отдыха «Стахановец» в бухте Веселая в 5 км от Магадана».

Ехали мы на газогенераторной машине. Тогда почти все наши зисовские грузовики были переделаны на газогенераторы. На всех заправочных станциях построили просторные сараи, где распиливали лес на чурки и сушили чурки, «расфасовывая» их в мешок. Вместо заливки горючего в бак шоферы забрасывали несколько мешков чурок в кузов и ехали дальше, по мере надобности подсыпая их в бункер газогенератора. Эти «самовары» газогенератора очень стесняли и без того узкое, малое «жизненное пространство» в шоферской кабине на ЗИС-5. Путь наш занял почти сутки, но наконец мы добрались до цели.

Шел второй год войны. В Сталинграде велись ожесточенные уличные бои. Фашисты рвались к Волге, но защитники города упорно сопротивлялись. Положение защитников ухудшалось, все труднее становилось вести оборону против превосходящих сил врага. Война перепахивала город взрывами авиабомб, артиллерийских снарядов и мин. Рушились дома, валились стены, оставляя руины, груды кирпича и мусора. Кварталы города превращались в площади, усеянные руинами и кучами битого кирпича. Лилась кровь, умирали защитники города, уничтожая врагов.

А здесь, в глубочайшем тылу, на другом конце земли, войны не было, но все наши помыслы постоянно обращались к ней и прежде всего к самому горячему участку ее — к Сталинграду. О ней здесь постоянно напоминало радио в нашем доме отдыха или большой репродуктор на здании телеграфа на перекрестке Колымского шоссе и улицы Пролетарской, учебные полеты пикирующих бомбардировщиков над центром города и его окрестностями и укрепления, разбросанные на берегах бухты Гертнера и прилегающих высотах.

В Магадане в разгаре было бабье лето. Было еще довольно тепло, и хотя неласковое море вовсе не манило купаться, тем более что и берег был для этого неудобен, мне все же хотелось искупаться. Но пришлось воздержаться от этого только потому, что у меня не было необходимых для этого вещей. Здесь впервые в жизни я наблюдал морские приливы и отливы. Их постоянно можно было замечать по дороге из дома отдыха в поселок Веселый, через который мы первое время ходили в Магадан. Эта дорога, вернее, тропинка пролегала вдоль берега бухты от устья реки Дукчи до устья реки Магадан (или Магаданки, как ее все называли) по широкому, полого опускающемуся к морю пляжу, идя по которому нельзя было не обратить внимания на постоянные перемещения береговой линии. Но особенно хорошо приливы наблюдались в устье речки Дукчи, вблизи от дома отдыха.

Однажды вечером, возвращаясь в наступающих сумерках с прогулки с сопки, расположенной на другом берегу Дукчи на небольшом мысе, я увидел, что речка потекла в обратную сторону, прямо на моих глазах изменив направление течения. Как раз там, где тропинка подошла к броду. Морские воды спешили заполнить речное русло, бурля между мелкими валунами. Я поторопился перейти речку, пока вода не успела подняться высоко и не заставила меня идти вверх по течению, чтобы перейти вброд там, куда еще не дошел прилив.

Пока стояла хорошая сухая погода, я постоянно ходил на прогулки в окрестностях дома отдыха, часто ходил и в город, иногда один, как и на прогулки. Впрочем, в город почти всегда находились попутчики. Сначала ходили через тот самый поселок Веселый, в котором мы с Волей и Лилей прожили 9 дней четырьмя годами раньше, когда впервые прибыли в Магадан. По этой дороге было ближе, всего около 8 км, но всю дорогу необходимо было идти пешком. Потом мы узнали другую дорогу — она вела к совхозу «Дукча», расположенному в четырех километрах от устья одноименной речки и нашего дома отдыха и в 10 км от Магадана по главному шоссе, которое все называли «центральной трассой». Эти 10 км всегда можно было проехать в автобусе, подождав до 20–25 минут. Поэтому ходьбы было меньше.

В доме отдыха мне все нравилось. Удобные комнаты, относительно хорошее для военного времени питание, которого мне вполне хватало, хорошие соседи. Все было хорошо, и недоставало только одного — развлечений. Поэтому было скучно, и название дома отдыха не оправдывалось. Киносеансы устраивались только 2 или 3 раза, причем запускали старые, виденные раньше фильмы. Помню, один из них умудрились вымочить, кажется, уронили в речку. Мокрую пленку сушили, развесив под открытым небом, хорошо еще, что не было дождя.

Главным развлечением в доме отдыха был бильярд, пользовавшийся большой популярностью у отдыхающих. Стол был один, а желающих играть было всегда много. Поэтому всегда приходилось долго ожидать очереди, прежде чем удавалось сыграть одну или две партии в американку. Один раз разыгрывался турнир, в котором участвовало довольно много человек, причем играли пирамидку. Особенно сильно популярность этой игры возросла, когда испортилась погода, выпал снег, кончилась золотая осень. Это произошло в конце первой десятидневки октября.

Директором дома отдыха был толстый венгр средних лет, носивший, впрочем, немецкую фамилию. Он пребывал все время в угрюмом настроении, печально сетуя на то, что его скоро должны интернировать. В доме отдыха жили и жена директора, дородная мадьярка, и их взрослая дочь, тоже служившие в доме отдыха, а также сын, работавший до недавнего времени на руднике «Бутугычаг», а теперь уволившийся оттуда в связи с тем же предстоящим интернированием. Несмотря на отдельные недостатки, я хорошо отдохнул в доме отдыха. Досадно было, что возвращение оттуда требовало затраты большого количества времени и нервов. Из Магадана я с попутчиком, коллектором партии Кожанова, быстро доехал до Палатки, но дальше автобус не ходил, а попутных грузовиков не было. Мы с попутчиком где-то устроились отдыхать, даже спали там, но там было очень холодно. Просидели мы в этом ожидании 2 или 3 дня. Хорошо еще, что закон о прогулах и опозданиях тогда уже потерял свою остроту, а не то нам же и досталось бы за перенесенные невзгоды.

В первый день пребывания на Палатке я встретил на улице Льва Федоровича Сиверса, геолога и начальника партии, работавшего до сих пор у нас. Он был очень расстроен и подавлен в связи с тем, что его интернировали, так же, как граждан воюющих с Советским Союзом государств, несмотря на то что он был не только подданным Советского Союза, но и русским по национальности. Немецкой у него была только фамилия, но и на нее никто не обратил бы внимания. Главное было в том, что он при переписи населения несерьезно отнесся к вопросу о своей национальной принадлежности. На вопрос производившего перепись: «Что у вас за фамилия? Вы немец, что ли?». Он ответил: «Пишите: немец», хотя хорошо знал, что он русский. Теперь, конечно, каждый скажет, что если он поступил так непатриотично, то сам и виноват во всех бедах, которые ему в связи с этим пришлось претерпеть.