Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Часть зимы я занимался приведением в порядок отчета Г. Н. Чертовских, который был оставлен автором в незаконченном виде, когда его в начале лета перевели в Южное управление.

Во второй половине зимы М. Г. Котов предложил мне в новом году опять идти на полевые работы. Я охотно принял предложение. Мне предстояло произвести геологическую съемку в масштабе одна стотысячная в верховьях Бахапчи. Моим соседом ниже по течению был С. И. Кожанов, который должен был производить работу одновременно со мной. Базу Тэнгкелийской партии, которую возглавлять должен был я, по проекту предполагалось устроить на бывшей базе оленеводческого совхоза, которую потом уже занимал бывший Детринский разведрайон.

Этот разведрайон с начальником Дмитрием Ивановичем Куриловым и старшим геологом Кириллом Ивановичем <���…> ( фамилия неразборчива. — Ред.) был переведен сюда с устья речки Неглинки близ Усть-Омчуга в конце 1941 года после того, как база около года пустовала. После непродолжительного и безрезультатного прозябания здесь, длившегося меньше года, эта организация была ликвидирована.

Заброску грузов сюда для обеих партий было намечено произвести по зимнему пути конным транспортом Арманской обогатительной фабрики, которая была расположена на устье реки Светлой в долине Армани.

Вся эта зима была как бы озарена ярким светом великих побед Красной Армии под Сталинградом, на Северном Кавказе, на Ленинградском фронте. Легче стало дышать, радостно было на душе. С этим чувством мы просыпались утром, с ним мы работали, ходили и жили. Даже во сне мы помнили об этом.

В первые дни войны газеты и радио сообщали о том, что советские патриоты сдают в фонд обороны принадлежащие им драгоценности, золото, драгоценные камни и так далее. Слушая или читая об этом, я удивлялся, недоумевал, у меня в голове не укладывалось это. Я привык думать, что у нас в стране давно ликвидировано социальное неравенство, что у нас нет ни бедных, ни богатых. Откуда же, думал я, берутся драгоценности у советских граждан, если они лишились их давно. Я считал, что мои родители были среднего достатка люди, отец — инженер, занимал довольно высокие посты на железной дороге, но он и мать продали в голодные годы все свои немногочисленные золотые и серебряные вещи, как говорят, подчистую, так что в голодный 1933 год в торгсин уже нечего было сдать, чтобы купить хотя бы кукурузной муки.

Разумеется, что, продав в голодные годы все, что у них было, они не мечтали никогда уже о том, чтобы купить себе какие-нибудь ненужные бесполезные безделушки. Зарплаты отца хватало только на питание, и с трудом всегда делались приобретения одежды и обуви. Я знал, что ни инженерно-технические работники, ни рабочие, ни служащие не имели драгоценностей и не могли их вносить в фонд обороны. А воры, спекулянты и разная другая нетрудовая мразь, у которых собирались склады золота и других драгоценностей, никогда ничем не поступились бы.

Поэтому, естественно, я скептически относился к подобным сообщениям радио и прессы. Я считал, что они раздуты, преувеличены, и не понимал, для чего нужно это лицемерие.

Трудно передать, как меня взволновало и, пожалуй, потрясло сообщение о том, что сам Буриков, да-да, именно наш Буриков, отличавшийся не только скупостью, но и скаредностью, любивший занимать деньги, оставляя свои лежать на сберкнижке, и не любивший отдавать долги, вот этот самый Буриков подарил или сдал в фонд обороны золотое кольцо. Из уст в уста передавалась эта весть.

Все думали — вот единственный у нас человек, совершивший благородный поступок, единственный в Усть-Омчуге, единственный в нашем управлении и в районе и, должно быть, на всей Золотой Колыме. Во всяком случае мне не приходилось читать в наших газетах о таких благородных поступках.

Люди вносили в фонд обороны облигации займов на большие суммы, сбережения, в том числе на большие суммы, собранные за годы работы на Севере, покупали на эти деньги танки, и некоторые даже воевали добровольно на собственных танках, как, например, супруги Бойко, но почему-то никому не пришло в голову купить колечко в ювелирном магазине и сдать его в фонд обороны. А это можно было сделать, потому что с первого дня войны прилавки не только ювелирного магазина в Магадане, но и промтоварных отделов маленьких поселковых магазинчиков наполнились золотыми вещами.

Но ни у кого не хватало фантазии на то, чтобы затмить или хотя бы повторить славный поступок Бурикова, и наш Валентин Иванович оставался единственным и неповторимым.

Но потом наступило для меня и некоторых других очевидцев трагическое падение и развенчание Бурикова, полное разочарование и прозрение. Однажды к нам в отдел явился начальник специального отдела, положил на стол Валентина Ивановича его драгоценный дар и сказал: «Я не знаю, куда мне девать вашу вещь, никто у меня ее не принимает, возьмите и сдайте сами!». И вот тогда только я успокоился за Бурикова, я понял, что ему не угрожала обильная потеря крови из зубов от жадности или скаредности, когда при утере какого-нибудь имущества «кровь идет из зубов». Это было только формально золотое кольцо. Потому что это было кольцо очень маленькое и очень тоненькое, хотя и было оно золотое. Это было самое дешевенькое, самое убогое из золотых украшений, когда-нибудь виданных мной.

Только такое подобие Плюшкина, как наш Валентин Иванович, могло подарить своей молодой и глупой жене такую ничтожную вещь, подобную которой я не видел ни на руках, ни на ногах ни у одной из нищенок Индии. Это был кусочек тоненькой золотой проволоки сечением меньше 1 мм 2, согнутый в кольцо и спаянный. К нему была припаяна тонкая золотая пластинка в виде сердечка до 55 мм в поперечнике.

И вот наш скаред решил извлечь новую пользу из колечка: внести его в фонд обороны и заработать этим политический капитал. А колечко опять вернулось к нему, и он мог опять в третий раз подарить его жене или еще кому-нибудь другому.

18 апреля с машиной, груженной снаряжением и продовольствием двух партий, ранним утром я отправился на Арманскую обогатительную фабрику, стоящую на устье реки Светлой. Необходимо было добиться от администрации фабрики немедленного выделения лошадей для перевозки всего нашего имущества на место. Медлить было нельзя, потому что наступило резкое потепление, снег дружно таял и грозил сойти раньше времени. Груз сложили на базе Светлинского разведрайона в 3 км от фабрики в долине реки Светлой. Жил я несколько дней у старшего геолога разведрайона Бориса Ананьевича Иванова и почти каждый день ходил на фабрику, добиваясь от заместителя начальника по хозяйственной части Огурцова выделения лошадей.