Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Это было нелегко, потому что у лошадиных хозяев всегда находились причины, чтобы оттянуть время. Я все ходил на фабрику, и сердце болело, когда замечал, как опускается снежная поверхность, как снег почти на глазах под горячими лучами солнца быстро, превращается в грязные снежно-фирновые иглы и пластины, наклонно торчащие в сторону солнца, и на отдельных участках исчезает совсем, оголяя мох и землю.

Но наконец все было закончено. Кажется, 24 апреля наше имущество было погружено на сани, и транспорт из 8 саней с лошадьми и двумя возчиками тронулся в путь вверх по Армани в сторону Солнечного озера. С ними пошел рабочий моей партии с редкой и странной фамилией Индриков, которому предстояло выполнять роль кладовщика или завхоза. Я, расставшись с Индриковым, проводив транспорт, пошел по дороге, ведущей вниз по течению Армани к ответвлению дороги на фабрику от основной Тенькинской трассы. Радовало то, что только-только начал ходить автобус из Магадана в наш Усть-Омчуг, и теперь доехать туда стало гораздо легче, чем еще совсем недавно. Вспоминалось прошлогоднее возвращение из дома отдыха.

Мне повезло. В подошедшем часа через полтора автобусе нашлось место, и скоро я прибыл домой.

Еще весной 1942 года среди жителей поселка Усть-Омчуг подобралась инициативная группа людей, решивших обрабатывать огороды. Возглавил и создал эту группу новый начальник россыпного отдела, сменивший летом 1941 года В. М. Родионова, Леонид Андреевич Кофф-Кочетков, который, впрочем, теперь назывался уже просто Коффом без Кочеткова. Кроме него в этом деле принимали активное участие маркшейдер Радзиевский и еще три-четыре человека, из которых помню еще только одну молодую женщину, фамилию забыл, но помню, что звали ее Людмила, а за глаза называли почему-то Родненькой. Кажется, у нас была привычка всех женщин называть этим словом. У них хорошо росли капуста, салат, редиска и даже картошка. В общем, их опыт вполне удался и был достоин подражания.

Весной следующего, 1943 года огородничество приобрело массовый характер. Теперь огородников набралось уже несколько десятков. Под обработку выделили большой пустырь близ берега Детринской протоки, который был покрыт большими толстыми пнями лиственницы 400–500-летнего возраста. Пни были глубоко вросшими в землю с корнями, расположенными в три яруса.

Лиственница — очень неприхотливое дерево. Растет она большей частью на площадях распространения вечной или многолетней мерзлоты. Поэтому корни ее не внедряются в глубь земли, а развиваются в горизонтальной плоскости над мерзлотой и под покрывающим ее сплошным одеялом мха. Но растет она и на участках талых грунтов, причем и здесь ее корневая система имеет такое же строение. Корни располагаются в одной горизонтальной плоскости и растут во все стороны от ствола, образуя звезду, которая служит и подставкой для дерева.

Трехэтажные корни на наших огородах свидетельствовали о том, что корням нужен был, кроме питательных веществ, и воздух. Поэтому, оказываясь в результате отложения или при затоплении берегов в большие паводки погребенными глубоко, они заставляли дерево выпускать следующий, расположенный выше ярус корней.

Корчевать эти пни было очень тяжело. Делать вручную было бы слишком трудоемкой работой, но на помощь пришла техника. Пни подкапывали со всех сторон и затем взрывали. Даже с такой помощью техники борьба с пнями растянулась на два года.

Посадили огород и мы с братом. Посадили, как и другие, капусту, яровизированную, пророщенную в бумажных стаканчиках с землей картошку, редиску и прочее. Главное — посадили табачную рассаду. Табак давно стал дефицитным продуктом. Его было мало. Мало входило его в нормы снабжения. 150 граммов на месяц или 5 граммов — 5 папирос на день — это, конечно, мало.

Поэтому его и выращивали индивидуальные огородники и курили, несмотря на то что качество его заставляло желать лучшего. Особенно табак вырос в цене в следующем 1944 году. В связи с этим появилось много воров, покушавшихся на похищение табака с огородов.

Брат рассказывал мне, как он решил для отпугивания воров устроить шумовую мину. Продумал подробно, как ее устроить. Заряд пороха, капсюль, гвоздь вместо бойка, железная болванка, падающая на гвоздь, тонкая нитка, окружающая табачную грядку. Разорванная нитка освобождает настороженную болванку, она падает, происходит взрыв — хлопок, похожий на выстрел.

Представьте себе обстановку: темная августовская ночь, зловещая тишина; вор, еще днем высмотревший, где растет табак, и выбравший себе объект для покушения, ползет к нему на животе. Он знает, что огород охраняет сторож с ружьем, поэтому ему страшно, нервы его напряжены, он боится. Вдруг он цепляет нитку — взрыв!

Но все это было только в проекте, а на деле ничего не получилось, несмотря на то что брат сделал мину, как задумал, сделал и настроил взрывающее устройство, и все это сработало, как было нужно, но не тогда, когда требовалось, он сделал все это немного раньше, чем нужно было, — не перед самым уходом оттуда, а немного раньше. Потом, забыв о своей мине, он занялся каким-то другим делом, сам зацепил свою нитку и сам же испугался взрыва.

Заново же устанавливать и настораживать всю свою музыку он не стал. Поэтому гениальное изобретение осталось не внедренным в жизнь.

Но очистить почву от пней и обработать ее — это было еще половиной дела. Нужно было еще достать, привезти и внести в почву удобрения. А так как лошадей на Колыме мало, то и конского навоза тоже не хватало. Тем более что была там агробаза, на которой выращивали сельхозпродукцию для высокопоставленных особ, она и забирала весь навоз.

Не было там также извести, тогда как почвы там кислые и требуют известкования. О том, что это так, свидетельствует буйный рост леса на гранодиоритовых сопках, тогда как гранитные сопки остаются голыми, безлесыми.

Огородами мы с братом занимались долго — с 1943 до 1952 года. Позднее тоже сажали овощи, но гораздо меньше.

Лучше всего в открытом грунте росла капуста. Она морозоустойчива. Рассада ее не погибала и при 3–5 градусах мороза. После таких морозов рассада, правда, некоторое время оставалась как бы оглушенная и не развивалась. Тем более не страшны ей были летние и осенние заморозки в июле, августе и сентябре. Росла хорошо и картошка, но не каждое лето удавалось собрать урожай, вернее — вырастить и отстоять ее от морозов в июле и в августе. В сентябре кончается ее вегетативный период, и первые сентябрьские морозы заставляют срочно убирать ее. Картошку приходится убирать всегда молодую. Она росла бы еще, если бы позволяли погодные условия. Поэтому она не успевает созреть. Кожица ее не успевает загрубеть, оставаясь тонкой, легко сдирающейся. Поэтому ее трудно сохранять от порчи зимой.