Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Наша комната была одной из выходящих окнами во двор или, лучше было бы сказать, «не на улицу», потому что никакого двора там не было. Справа от нас был узкий выход во двор, по другую сторону которого находилась общая кухня, а напротив нее — парадный подъезд — выход на улицу. По другую сторону от нашей комнаты жили прорабы и коллекторы: Рудаков, Семенов, Михоланов. В комнате напротив нашей жили начальники партий С. С. Герасименко и А. П. Чекалов. В конце коридора направо жил Дмитрий Павлович Асеев, производивший в этом году детальное опробование гидросети где-то внизу на Бахапче; в другом конце коридора были две квартиры по две комнаты, в одной из которых жил С. И. Кожанов с семьей, в другой — В. Ф. Коновальцев. Где-то жил и Петр Николаевич Спиридонов, тоже с семьей.

Я теперь не посещал столовую, так как питался у брата. Поэтому там же я проводил и большую часть свободного от работы времени.

Однажды темным зимним утром на нашу комнату было совершено покушение. Злоумышленники, зная распорядок нашего дня, решили использовать для налета наше отсутствие в комнате, когда мы оба удалялись для ритуальной процедуры перевешивания номерков. Но они плохо изучили запоры или были неопытны и самонадеянны настолько, что считали возможным сломать дверь с врезанным внутренним замком при помощи большого плоского напильника. Но, как и следовало ожидать, напильник не выдержал такого напряжения и сломался, тогда как дверь осталась невредимой. Обломок напильника длиной до 6 см остался в пазу двери.

Я сначала удивлялся тому, что у человека оказалось достаточно силы, чтобы сломать напильник, но потом понял, что взломщик, вероятно, надел на напильник отрезок трубы и поэтому думал, что в его руках особенно мощное орудие для взлома двери, но мощи его хватило лишь на то, чтобы сломать напильник.

Неудавшееся покушение на нас, вернее, на наше имущество нисколько не испортило нашего настроения, потому что мы знали, что если бы оно и увенчалось успехом для злодеев, то мы не очень пострадали бы, потому что никаких сокровищ ни у меня, ни у Климова не было. Нашлись бы там только какие-нибудь старые сапоги или брюки.

А настроение у нас было хорошее, потому что радовали нас победы Красной Армии. Были уже освобождены и Днепропетровск, и Киев, взят Житомир. Фашистов гнали на запад, как свиней, забравшихся в наш советский огород.

П. Н. Спиридонов потрудился, чтобы соорудить для нас новую камералку. Возможно, ему принадлежала и инициатива в этом деле. Во всяком случае, он провел всю операцию. Для этого он ездил по закрытым дорожно-строительным поселкам, осматривал постройки, подлежащие сносу, выбирая среди них подходящую. На какой-то дорожной командировке ему удалось найти подходящих размеров помещение бывшей столовой. По его приглашению я участвовал в выборе места для постройки. Потом плотники переметили бревна, разобрали постройку, перевезли на выбранное место и сложили вновь.

Вторая, меньшая часть камерального периода прошла уже в новом помещении геолого-поискового отдела. Это было довольно большое пятистенное, то есть перегороженное капитальной бревенчатой стеной на две части, рубленое помещение. Одну из этих частей занимали начальники партий. В другой работали главным образом оформители, то есть те же прорабы, занимающиеся теперь чертежными работами.

Я работал во второй из этих больших светлых комнат, где кроме меня, из начальников партий работал только С. И. Кожанов. Мое место было в южном углу этой комнаты, то есть у одного из окон юго-восточной стороны, справа. Справа от меня была глухая торцевая стенка без окон, которую занимали стеллажи для коллекций, начинавшиеся за моей спиной и располагавшиеся во всю ее высоту.

Слева от меня у второго окна стояли, примыкая один к другому, четыре стола по два в ряд, за которыми сидели С. И. Кожанов, а спиной ко мне и лицом к нему — прораб Данилевич. За двумя другими работал прораб Кожанова Ниспевич и рыжий Павел Семенов, сидевший рядом с Данилевичем.

Прорабы много разговаривали, но мне это не особенно мешало, потому что я мог и не слушать разговоров. По поводу собственной болтливости Павел Семенов балагурил, что она происходит от того, что чертежники-оформители трудятся, опустив голову вниз к столу. От этого языки отвисают вниз, становятся длиннее и начинают болтать.

Данилевич рассказывал, как он женился три года назад на Фатьме, которая на Колыме его сразу же бросила, и любил повторять: «Опять хочу в Париж поехать». Это тогда звучало совсем дико, потому что никто из нас не ездил и не мечтал съездить за границу. Поэтому кто-нибудь иногда спрашивал его: «А вы разве уже ездили в Париж?». А он отвечал: «Нет, я уже хотел один раз». Ему это казалось остроумным.

Ниспевич, сравнительно недавно освободившийся из лагеря, был интеллигентный еврей, бывший журналист и сравнительно молодой человек. Он рассказывал, как его с другими заключенными везли на Колыму. Ехали в товарных вагонах, по очереди стояли или висели у маленьких окошек. Иногда смотревший в окошко рассказывал, что он видит. Когда поезд стоял на станции Биробиджан, смотревший в окно, тоже еврей, воскликнул: «Братцы, вижу одного еврея. Его ведут под конвоем…».

За спинами Данилевича и Семенова была свежая тесовая стена кабинета начальника геолого-поискового отдела, которым во второй половине зимы стал Христофор Иванович Калугин, а М. Е. Котов перешел в научно-исследовательский отдел, — тем, в свою очередь, заведовал Николай Иванович Ларин. В этом маленьком кабинетике сидел еще и П. Н. Спиридонов.

Техником отдела был тогда кандидат геолого-минералогических наук, но удивительно бестолковый человек Турар Талысбаевич Кандыбаев. Он выдавал нам бумагу, карандаши и резинки, хранившиеся в шкафу все в том же кабинете, в котором из-за тесноты места ему самому не было.

В средней части нашего зала располагалась большая двухсотлитровая бочка из-под бензина или из-под спирта, служившая печкой. Она была установлена в лежачем положении на большом, должно быть, размерами 1,8×1×0,3 метра ящике, заполненном галькой и песком. Топочное отверстие с дверцей было устроено в ее дне. У другого дна ее на верхнем боку было прорезано отверстие и приварен патрубок, на который надевались трубы, выведенные в потолок.

Площадь у другой, северо-западной стены была тоже занята столами, за которыми работали прорабы. Выходная дверь находилась на нашей половине у средней стены против калугинского кабинетика, то есть в северо-западной стене. От выходной двери к двери, идущей на другую половину и к кабинету начальника, вел узкий коридорчик, имевший выход и в наше помещение, который тоже был отгорожен тесом.

В средней части другого зала стояло такое же, как и у нас, отопительное устройство, а остальное пространство было уставлено столами, за которыми сидели геологи. В ближайшем углу справа у стеллажей, стоявших у глухой стены, подобно мне, сидел П. Н. Котылев и близко от него В. Н. Плиев и А. П. Чекалов. В дальнем правом углу работал В. Ф. Коновальцев, в дальнем левом — Евгений Пантелеймонович Машко и правее рядом с ним — И. И. Тучков. В средней части левой стенки сидел А. С. Красильников. Помню еще Г. Т. Кривошея, работавшего в левом ближнем углу.