Иван Травкин - Всем смертям назло

Сгоряча я отругал боцмана. Но он ли один виноват? Подумав, признаю и свою вину Ведь можно же было выпустить торпеды с глубины? Можно. Но я не решился: ни разу еще не приходилось стрелять без перископа.

Тогда же я понял, что у нас недостаточно отработано и управление лодкой в штормовую погоду. Наш первый боевой поход, протекавший главным образом в условиях безветрия, в этом отношении немного избаловал нас. Сейчас надо исправлять дело. И я приказал начать усиленные тренировки рулевых-горизонтальщиков при любом состоянии моря.

Продолжаем свой путь на северо-восток, вдоль шхер. Акустик Мироненко несколько раз докладывал о загадочных звуках, напоминающих шум винтов подводной лодки. Принимаем меры предосторожности. Идем переменными курсами, время от времени подвсплывая под перископ. Загадочный шум порой исчезает, а потом в рокоте волн Мироненко вновь улавливает его.

В два часа пополудни, когда команда лодки обедала, стоявший на вахте старший лейтенант Калинин заметил в перископ вражеский транспорт водоизмещением в шесть — восемь тысяч тонн и два корабля в охранении. По сигналу боевой тревоги моряки заняли свои места.

Туман временами совсем скрывает транспорт. Приходится в основном пользоваться данными наблюдений акустика. Атакуем почти вслепую. Люди в отсекай приникли к переговорным трубам, стараясь не упустить ни одного слова команды из центрального поста. Торпедисты доложили о готовности носовых аппаратов к действию.

Мироненко исправно сообщает пеленги на транспорт. Штурман наносит их на карту, нервно поглядывая на переговорную трубу, соединяющую центральный пост с акустической рубкой. Говорит тихонько Калинину:

— Немецкая лодка, наверное, сейчас сближается с нами.

— Ну и что же? — невозмутимо отзывается тот. — Ее дело сближаться с нами. А мы будем топить транспорт, потому что это — наше дело.

Но все же приказал акустику брать пеленги и на транспорт, и на лодку.

Я в это время упорно пытаюсь определить в перископ сквозь туман, под каким углом к нам движется транспорт Однако разговор помощника со штурманом расслышал. «Молодец!» — думаю я о Калинине и в свою очередь приказываю боцману через каждые две минуты менять глубину погружения на пятнадцать метров, чтобы противнику было труднее прицелиться в нас.

Вражеская субмарина действительно маневрирует где-то неподалеку, и намерения ее разгадать совсем нетрудно. По данным гидроакустика штурман ведет прокладку курсов и транспорта, и немецкой лодки. И на карте получается выразительная картина. Мы подкрадываемся к транспорту. А за нами крадется вражеская подводная лодка. Кто успеет раньше?

Все в центральном посту отлично представляют себе, что происходит, и я чувствую, что люди следят за выражением моего лица. Стараюсь ничем не выдать волнения.

Кто же все-таки успеет раньше? Нет, на случай здесь полагаться нельзя. Надо и атаку довести до конца, и не дать фашистской лодке нас угробить. Я даже представил себе, как командир той лодки сосредоточенно пытается разгадать наши маневры, чтобы рассчитать торпедный треугольник. Интересно, предполагает ли он, что мы догадываемся о его намерениях? Обязательно, обязательно мы должны перехитрить врага!

У нас с помощником и штурманом созревает дерзкая мысль. Командир немецкой лодки, разумеется, знает, что мы выходим в атаку на транспорт, и вполне резонно считает, что стрелять мы собираемся со стороны моря. На этом, стало быть, и строятся все его расчеты. А мы спутаем их. Прибавим скорость, пересечем курс транспорта и зайдем в атаку с другого борта. И пока фашистский подводник будем разбираться, в чем дело, да перестраиваться, мы успеем торпедировать транспорт. Должны успеть!

Меняя курс и глубину, словно резвящийся дельфин, наша лодка увеличенной скоростью направилась наперерез транспорту. Все наши расчеты пока оправдываются. Судно быстро приближается к залповому пеленгу. Торпедные аппараты наготове.

Приказываю всплыть под перископ. Туман рассеялся. Большой лесовоз, сидящий в воде по самую ватерлинию, виден отчетливо. До залпа остаются считанные секунды.

— Подводная лодка справа по носу!

Это доложил Мироненко. Значит, немец уже перестраивается. Но, пожалуй, поздно. Наше время подошло.

— Залп!

Лодка вздрогнула, освободившись от торпед.

— Право руля! Уходить на глубину!

Через несколько десятков секунд мы услышали глухие взрывы. Это наши торпеды попали в транспорт. В тот же момент из первого отсека доложили:

— Слышен шум моторов самолета!

Такие же доклады поступают из других отсеков. Но это не самолет. Это прошли по правому и левому борту нашего корабля торпеды, выпущенные вражеской лодкой.

Немного погодя всплываем под перископ. Сторожевые корабли мечутся из стороны в сторону. На воде плавают шлюпки. Транспорта уже не видно. Быстро он затонул. Сторожевики нас не преследуют. По всей вероятности, волны и плохая видимость помешали им напасть на наш след.

Приказываю погрузиться на глубину тридцати метров и дать отбой тревоги. Небывалая в нашей практике торпедная атака закончилась. И те, кто вынесли на своих плечах основное ее напряжение — люди расчета центрального поста, как-то распрямились, словно освободившись от тяжкого груза, и горделиво улыбнулись. А радист Широбоков, в течение всей атаки против обыкновения не проронивший ни слова, произнес удивленно и радостно:

— Вот это да! А мы боялись…

Было чего бояться. Все происшедшее с нами могли выдержать только люди с железными нервами. И я счастлив, что именно такие люди окружают меня в часы испытаний. Теперь им надо дать отдых.

— Будем ложиться на грунт. Пообедаем, отдохнем.

Передав управление помощнику, иду во второй отсек. В общем-то, мне тоже надо успокоиться. За спиной слышу, как помощник в переговорные трубы поздравляет экипаж с большой победой.

Во втором отсеке шумно. Офицеры строят различные предположения о том, почему сторожевики не бомбили нас. Торпедисты Иванов и Нечуняев, чьими руками были подготовлены торпеды, выпущенные по транспорту, спорят о том, какая из них попала в цель. А боцман Рашковский «воспитывает» неугомонного Широбокова:

— Вы, морская интеллигенция, прекратите когда-нибудь свои неуместные разговорчики в неположенное время или нет? Имейте в виду, каждый такой случай буду записывать в свой «колдун», а рассчитываться за долги внеочередными нарядами придется вам в базе.

Что касается «морской интеллигенции», то так на флоте издавна величают радистов: они освобождены от всяких тяжелых работ, дабы не сбить руку, ибо работа на телеграфном ключе требует от пальцев музыкальной легкости. А угроза боцмана относительно расчета за долги в базе основывается на том, что картошка на лодке давно кончилась и посылать провинившихся отрабатывать наряды вне очереди, собственно, стало некуда.