Джек Фэруэдер - Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц

Войчех Екелек. Ок. 1940 года.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

После вторжения нацистов Войчех организовал сеть из односельчан, чтобы сопротивляться действиям СС по выдворению польских семей и замене их немецкими переселенцами. Кроме того, через двух местных жительниц, Хелену Плотницкую и Владиславу Кожушникову, он установил связи с заключенными в лагере. Женщины передавали заключенным еду и лекарства. Сорокалетняя Хелена, мать пятерых детей, днем пекла хлеб в своем маленьком деревянном домике: в это время люди были на работе, и запах свежевыпеченного хлеба не вызывал подозрений. Затем Хелена и ее подруга, тридцатисемилетняя Владислава, нарезали хлеб, чтобы заключенные могли быстро разделить его между собой, и ближе к ночи отправлялись к лагерю. Они оставляли свертки с хлебом в полях возле лагеря — там, где регулярно проходили отряды землемеров и садовников. Несколько раз женщин чуть не поймали. Комендант Хёсс написал в местное отделение полиции жалобу на то, что в районе деревни Райско замечены польки, «навьюченные узлами и котомками», — вполне возможно, что он имел в виду Владиславу и Хелену [495].

Бедственное положение заключенных подтолкнуло Войчеха начать сбор доказательств нацистских преступлений. За несколько недель до прибытия Наполеона Хелена и Владислава положили между ломтиками хлеба записку с просьбой передать информацию через землемеров. Ответ пришел от товарища Витольда, Стащека. Он сообщал, что с радостью это сделает [496].

Наполеон и Войчех не стали задерживаться на станции — напротив нее, на дороге, которая вела к лагерю, стояло несколько хорошо укомплектованных контрольно-пропускных пунктов СС. После недавней вспышки тифа комендант Хёсс приказал закрыть лагерь. Воздух был горячим, чем-то дурно пахло. Войчех повел Наполеона в Ощек проселочными дорогами. Он жил с женой и шестнадцатилетней дочерью в скромном двухкомнатном домике за деревней. Дом окружали картофельные поля, а от дороги его частично закрывало грушевое дерево [497].

Владислава Кожушникова, Хелена Плотницкая и Бронислава Длучак (слева направо). Ок. 1933 года.

Предоставлено Кристиной Рыбак

Войчех усадил Наполеона за кухонный стол и показал, какие материалы о лагере удалось собрать. Вероятно, он уже получил от Стащека свежее сообщение о смертности в лагере: газом были отравлены десять тысяч евреев, а их тела захоронены в братских могилах. Кроме того, у Войчеха оказалась пачка писем от другого адресанта. Неизвестный автор извещал о подготовке к восстанию и просил спрятать вокруг лагеря оружие. Читая письмо за письмом, Наполеон почувствовал все более отчаянный тон автора [498].

«Мы не дадим убить себя, как овец! — было написано в одном послании. — Мы не можем больше ждать, пора начать восстание» [499].

«Разбомбите этот лагерь!» — умоляли в другом письме.

Надпись на фотографии: «Дом Марии и Франчишека Екелек в Ощеке. В этом доме в 1942 году остановились курьеры из Лондона Чеслав Рачковский и Наполеон Сегеда, чтобы узнать о преступлениях Гитлера в лагере смерти в Освенциме».

Предоставлено Яном Екелеком и семьей Кленчар

Несколько дней спустя Хелена и Владислава отправились к лагерю с продуктами и письмом от Войчеха и Наполеона с просьбой предоставить доказательства преступлений нацистов. Муж Владиславы был недоволен тем, что она рискует, и умолял ее остаться дома. «Но никто не мог их остановить, если уж они что-то задумали», — вспоминал сын Владиславы Юзеф [500].

Вечером в субботу, когда Винценты и Стефан сбежали, Витольд слышал звук сирены. Его друзей поймали? Если да, выдадут ли они подполье? Ни в чем нельзя быть уверенным. Но, по крайней мере, репрессий не последовало. Разумеется, Витольд понимал: он по-прежнему рискует. Он провел в лагере уже полтора года, и все это время немцы считали подполье не более чем тюремными бандами. Однако примерно тогда же, когда лидер подполья Равич подготовил план восстания, эсэсовцы начали что-то подозревать. Первым тревожным знаком стало появление запертого почтового ящика у входа в лагерь. Заключенные могли незаметно бросать в этот ящик записки с доносами в обмен на еду. Витольд попросил одного из своих людей выковать отмычку, с помощью которой они доставали из ящика доносы на подпольщиков [501].

Однажды днем к Витольду подошел Кон — его лицо было белым как полотно. Он заявил, что один из новобранцев в сыромятне, скорее всего, агент гестапо. Его опознал человек, сидевший с ним в Кракове в одной камере: эсэсовцы всегда были в курсе того, что обсуждалось в камере, и нескольких заключенных расстреляли [502].

Сотрудник лагерного гестапо подтвердил: тот человек находится на «особом задании». Витольд лишь в общих чертах рассказал этому заключенному о миссии подполья. Однако себя Витольд выдал, и это обстоятельство следовало учитывать. Вопрос заключался лишь в том, успел ли агент что-либо сообщить гестапо. Нельзя было терять ни минуты. Убить шпиона они не могли — поднимется шум. Деринг предложил накормить его кротоновым маслом — быстродействующим слабительным. Шпион попадет в госпиталь, а Деринг попытается убедить докторов из СС отобрать его для экспериментов с инъекциями фенола [503].

В тот день отряд с сыромятни приготовил рагу. Агент получил порцию рагу, приправленную кротоновым маслом. К перекличке ему уже явно нездоровилось, и, как только прозвучала команда «разойдись», он бросился к главным воротам. Люди Витольда перехватили шпиона и отправили в госпиталь, где его зарегистрировали как больного острым менингитом. Врач-эсэсовец бегло осмотрел больного и одобрил его казнь [504].

Витольд боялся, что шпион сообщил его номер начальнику лагерного гестапо Грабнеру. Однако минуло несколько недель, и Витольд понял: каким-то чудом все обошлось. Немцы вернулись к практике отбраковки заключенных, ранее состоявших в подполье или имевших офицерское звание. Их тактика свидетельствовала о том, что у гестапо не было реальных ниточек к подполью, хотя немцы явно их искали [505].

В мае Равича вызвали на допрос. Ему удалось убедить гестаповцев, что они ошиблись, но ситуация насторожила Равича, он почувствовал, что пришло время начинать восстание. Самой серьезной проблемой оставался огромный дисбаланс сил. Весной 1942 года гарнизон СС был расширен до 2500 человек и включал группу быстрого реагирования, способную развернуться за полчаса. По мнению Равича, подпольщики могли рассчитывать на то, что в любой отдельно взятый момент примерно треть гарнизона находится в отпуске или в увольнении. Правда, в итоге все равно получалось, что подпольщиков на тысячу человек меньше и они плохо вооружены [506].