Валентин Рушкис - Высокий счет

Шеф-монтаж во всем мире ведется издавна: представители фирм присутствуют при распаковке ящиков, осматривают фундаменты под свои станки и механизмы, в какой-то степени крышу над ними, передают чертежи, за чем-то наблюдают, в чем-то участвуют лично… «Шефами» становятся люди бывалые, удивить их трудно. Но масштаб и темпы здешнего монтажа изумили даже их. Начали поступать поздравительные телеграммы от некоторых зарубежных фирм… А один из «шефов» прибежал к Майору консультироваться:

— Пожалуйста, помогите! Ваши работать так хорошо, мы хотели сделать им, как делают у вас… Ну, эклер!

— Пирожное? — ничего не понял Майор. — Нашим монтажникам?

— Да, — не понял француз. — На стенку! Как у вас!

И он чертил пальцем в воздухе зигзаг: «молнию» они решили выпустить, по-французски «молния» — эклер.

Были на этой стройке и такие удивительные «молнии». Заграничные.

А был и такой случай: к приезду представителей другой французской фирмы рядом со штабом Василия Артемовича была приготовлена комната для «шефов». Внесли туда кое-какую мебель, но сейф для документации по ошибке затащили в штаб, так что в кабинете фирмы железного бумагохранилища не оказалось.

Представитель фирмы господин… ну, назову его, допустим, Патинье, нахмурился: как так?

— Пока положите бумаги здесь, у меня, — предложил Майор, — а ключи от сейфа и от комнаты возьмите себе. Сейчас я рабочими не располагаю, а завтра перенесут.

— Он не очень тяжелый, — задумчиво сказал господин Патинье, неплохо говоривший по-русски, и приподнял угол сейфа. — Попробуем?

— Господин Патинье, я вам гарантирую, что чертежи будут целы!

— Понимаю, — печально сказал Патинье.

— Наконец, вторую такую же линию мы будем изготовлять сами, здесь, во вспомогательных цехах автозавода, так что чертежи вам все равно придется передавать нам.

— Понимаю, — печально повторил Патинье. — Но, видите ли, моему отцу когда-то пришлось иметь дело с русскими, и он просил меня быть как можно осторожнее. Это я говорю вам доверительно. Я поражен тем, что здесь увидел, но понимаю, что без иностранной помощи вы… Впрочем, не будем вдаваться в политику. Вы, вероятно, коммунист?

— Да.

— Не сочтите за излишнюю недоверчивость, но, может быть, вы будете любезны — возьметесь за сейф с той стороны, а я с этой…

Представитель советского автозавода взялся с одной стороны, представитель капиталистической фирмы — с другой. Благополучно вышли из комнаты, доперли сейф до соседней. Первым в двери полез господин Патинье. И то ли сил своих не рассчитал, то ли порога не заметил, едва впятился — рухнул навзничь, уронив сейф себе на ноги.

— Господин Патинье!

Ни звука, и вообще никаких признаков жизни. Василий Артемович постоял, держа свой угол сейфа: опустить — как бы не отдавить ноги напрочь, но и стоять так совершенно невозможно! Майор рывком скантовал сейф в сторону, освободив ноги шефа. Господин Патинье не шевелился.

Поскольку события разворачивались на пороге, на ходу, в комнату заглянул случайный прохожий… Второй, третий… Убедившись, что господин Патинье дышит, Василий Артемович оставил его на попечение собравшихся и пустился бежать в санпункт.

— Без чувств лежит, понимаете, помочь надо человеку, — запыхавшись, объяснял он дежурной медсестре: — Французский подданный, международный конфликт может получиться! Спирту бы ему дать глотнуть, в таких случаях помогает!..

— Укол сделаю, нашатырного спирта дам понюхать, а внутрь не полагается. Бежим!

Впрочем, господин Патинье очнулся еще до укола, они спешили напрасно. Очнулся и просительно сказал:

— Водки бы… Отцу всегда помогала русская водка…

Дали бы — под рукой не нашлось. А что касается недоверия, впоследствии оказалось, что у господина Патинье для этого имелись основания: его отец когда-то давным-давно был русским промышленником, от революции бежал, скитаясь по заграницам, даже фамилию «потерял» — сменил. И долгие годы ждал: когда же русские большевики одумаются и позовут хозяев обратно — хозяйничать?

Не дождался. С тех пор ни в чем не верил советским людям и сыну заказал: не верь!

Но это — случай нетипичный. Многие зарубежные инженеры оказались неплохими товарищами, и сам Майор скоро получил возможность в этом убедиться.

В апреле юбилейного ленинского года чудо было сотворено: комиссия под председательством главного инженера ВАЗа Евгения Башинджагяна проверила весь бесконечно сложный механизм, все линии, ведущие к главному сборочному конвейеру. И в ночь на семнадцатое апреля конвейер «сбрызнули живой водой», он ожил, начал двигаться!

В честь столетия Владимира Ильича Ленина с конвейера сошли автомобили — самые-самые первые, почти экспериментальные, но сошли!

Случайно пропустив это событие, я попытался отыскать на заводе вездесущего Майора — уж он-то все подробно расскажет! Увы, как часто бывает, когда ищешь вездесущих, я его не нашел.

Вечером направился к Майору домой. В Автограде медово светились теплые соты окон. Радовали глаз ровный асфальт дорожек, газоны, окаймленные аккуратными рядами кустов. Давно бы так!

Знакомая половинка малосемейки…

— Майор верен себе, — пошутила Аида Александровна. — Если он привез меня сюда, то сам, естественно, уехал отсюда. Знаете, куда? В Италию. Хотите почитать его письма? Вот хотя бы это.

«…Наши города чище и свежее, в них — простор. А здесь, в Турине, каждый метр улиц и площадей настолько забит автомашинами, что прохожие почти не видны. Впрочем, обилие машин и разнообразие их марок подавляли только сначала, теперь все уже примелькалось. Основная масса автомобилей — типа нашего старого «Запорожца», «Фиат-124» среди них — очень большая машина.

На заводах фирмы «Фиат» — забастовка, и нашим обучающимся тоже приходится бездельничать. Надеюсь, наконец, отоспаться…»

— Ну, и как он, выспался?

— Конечно, нет! Вот последнее письмо.

«…Надежды отоспаться в Турине себя не оправдали. Итальянские рабочие одержали крупную победу над фирмой и теперь зарабатывают на житье, так как забастовка стукнула по их финансам здорово. Теперь у нас такой распорядок: подъем в 6-00, отход автобуса на завод в 7-00, с часу до двух обед, потом опять работа. Приезжаем в гостиницу поздно, так что не высыпаюсь. Еле проработал неделю, невыносимое напряжение. Буквально валюсь с ног, даже у нас на главном корпусе так не работал. Сейчас уже два часа ночи, а вставать опять в шесть, но пишу тебе, потому что скучаю…»

— Видите! Скучает! — шутливо ободряю я хозяйку. — И дальше столько нежных слов… Вернется!

— Конечно. Но нам так хорошо, когда мы вместе… Знаете, ведь я была его школьной учительницей — разумеется, в школе рабочей молодежи. Меня направили в Татарию преподавать, его туда же — сварщиком на нефтепровод. После первого же моего урока Майор заявил товарищам: «Историчка-то у нас — подходящая!.. Женюсь на ней». Друзья посмеялись и забыли. Вспомнили, когда мы позвали их на свадьбу. И до сих пор Майор любой свой шаг обсуждает со мной. Я не сильная натура, он сильнее, но общее направление задаю я. Пока он раздумывал, ехать ли нам в Тольятти, — он знал, что здесь мне будет трудно, — я направила сюда документы и раньше Васи получила сообщение, что «избрана по конкурсу старшим преподавателем кафедры философии». Профессия у меня наследственная. Отец, правда, был секретарем райкома, а вот мама — преподаватель истории.