Валерий Солдатенко - Высокое стремление: судьба Николая Скрыпника

…Вспоминается, как пришлось допрашивать эсерку Фаину Каплан после ее покушения на вождя революции – В. И. Ленина. Вела она себя довольно вызывающе, отказывалась отвечать практически на все вопросы. Упорно твердила, что ее преступный акт – это результат индивидуально принятого решения. Однако уже тогда настораживало, что она отвергала любые предположения о связях с правыми эсерами и хитро оставляла почти призрачную возможность для вывода о том, что определенные контакты были при подготовке к выстрелам в «сердце революции», как тогда говорили, с левыми эсерами. Что ж, тогда не так много удалось выяснить. Каплан оказалась и достаточно умной, и достаточно предусмотрительной, и достаточно твердой. А еще детальные расчеты, как потом, спустя годы, выяснится, совершили правые эсеры; чтобы скрыть нити, ведущие к настоящему центру заговора, понять его план, они по-иезуитски пытались направить следствие по ложному пути – против своих вчерашних товарищей по партии – левых эсеров, стоявших ближе к платформе Советской власти. Надежды правых эсеров на то, что красный террор обернется прежде всего против левых эсеров, тогда Скрыпнику, его коллегам удалось разгадать, а коварный план – сорвать.

Николай Алексеевич, как и большинство руководства, личного состава ЧК, пытался действовать так, чтобы карательная рука чрезвычайного органа подымалась над головами тех, кто прибегал к «белому террору». И чего греха таить – случалось и так, что страдали (и немало) невинные. Досадные ошибки, просчеты, неоправданные масштабы нарастающего террора сначала больно терзали душу, роились в голове клубком тяжелых мыслей. Однако, в конце концов, человек ко многому привыкает, учится жить и согласно военным законам. Обострение же классовой борьбы, крайние формы которой с противоположной стороны превышали, казалось, возможности любого человеческого воображения, никак не соответствовали здравому смыслу, служили определенным оправданием.

Скрыпник все меньше сомневался относительно содержания деятельности ЧК, ее направленности, применяемых методов. А позже он целиком, безоговорочно оправдывал все, что связывалось с этим чрезвычайным органом. В то время как Красная армия успешно отразила на фронтах все атаки на Советскую власть, на социалистическое Отечество, «внутри страны, – писал Николай Алексеевич, – сторонники власти капитала организовывали заговоры и восстания, высаживали в воздух железные дороги и убивали рабочих советской организации. Мы победили на внешних фронтах, мы победили на фронте внутреннем. И эта война на внутреннем фронте была не менее серьезная и лютая, как на фронтах внешних, требовала не

меньшего напряжения, не меньших жертв и самопожертвований. Органы чрезвычайных комиссий с успехом провели эту борьбу» [169] Скрипник М. П’ятиріччя ЧК на Україні // Вибрані твори. С. 184. .

В доказательствах революционера и борца по этому поводу было немало пафоса, но нельзя отказать ему и в определенной логике. Касаясь самого наименования чекистской системы, существовавшей во всех республиках, он утверждал: «Какое имя больше всего возненавидели враги-контрреволюционеры, чем это короткое, легендарное выражение, которое теперь на всех языках земного шара произносится одинаково и везде одинаково означает название органов чрезвычайной борьбы пролетарской революции с буржуазной контрреволюцией! Вся ненависть злобного буржуа, вся ярость озабоченного мещанина, весь яд клеветы буржуазной прессы – все это концентрировалось на этом имени – ЧЕКА. Нет таких ложных мудрствований, нет таких легенд, вымыслов, ужасов, кошмаров, которыми буржуазия всего мира не окутала бы деятельность ЧЕКА.

И что же! Чрезвычайные комиссии и их работники могут с гордостью встретить этот черный паводок клеветы и злобы. Он означает лишь то, что буржуазия правильно поняла вес Чрезвычайных Комиссий как самого нужного органа пролетарской диктатуры. Да оно так и есть» [170] Там же. С. 185. .

Однако было бы неверным соглашаться во всем с логикой руководства ЧК, когда термином «революционная законность» они стремились отбросить любую законность вообще, обосновывая любой свой шаг и поступок соображениями «революционной целесообразности». В таких рассуждениях, как правило, было немало упрощенности, предвзятости и, прямо можно сказать, непрофессионализма и даже проявления низкого общего уровня культуры.

Скрыпник, при всех его природных потенциях, одаренности, не стоял в стороне от тех догматических представлений, которые занимали все доминирующие позиции в умонастроениях руководителей его времени. Вот, например, как он трактовал исходный момент в системе доказательств правомерности любых поступков чрезвычайных органов, отвечающих интересам революции, – вопрос о диктатуре пролетариата. «Диктатура, – доказывал Николай Алексеевич, – это есть власть, с помощью которой господствующий класс побеждает сопротивление и борьбу других классов, несмотря на предыдущие законы. Пролетариат, завоевав власть в государстве, имеет всю силу, чтобы преодолеть буржуазию. Он должен сломать ее сопротивление,

не обращая внимания на все законы, правила, нормы, формы и формальности, которые были и являются общепризнанными в так называемом “цивилизованном” буржуазном обществе! Подняв восстание против всего буржуазного мира, рабочий класс, естественно, не может считать обязательной для себя ту законность, узами которой господствующая буржуазия укрепила свою власть над трудящимися. Мы, люди нового мира, и несем в мир новые начала, новую справедливость, новое право – справедливость солидарности, право труда, законность освобождения от капитала. Октябрьская революция имеет своей задачей не сберечь и осуществить буржуазный закон и буржуазную справедливость, а сломать их, отменить, уничтожить, а вместо этого создать свое, новое» [171] Там же. С. 185–186. .

Пренебрежительное отношение к общечеловеческим ценностям, присущее уже в то время и буржуазной правозаконности, конечно, было проявлением революционного романтизма, одновременно революционного нигилизма, что еще трагически обернется для всего советского общества, в том числе и против горячих пропагандистов подобных взглядов. Среди них будет и Николай Алексеевич Скрыпник.

А пока он в революционном пылу идет еще дальше, когда рядом с вполне оправданными функциями ВЧК или ВУЧК доказывает абсолютную целесообразность любого произвола с их стороны. Здесь логики, доказательности, к сожалению, еще меньше. «Чрезвычайная комиссия, – утверждает Николай Алексеевич, – орган пролетарской диктатуры. Ее острие было направлено на враждебный нам класс. В кровавой беспощадной гражданской борьбе мы защищались от целого буржуазного мира и его немилосердной расправы над восставшими пролетариями. Пусть сколько хотят буржуа скулят и разводят ламентации, что вот, мол, ЧЕКА сожаления не имели. А разве буржуазия жалела пролетариев, восставших за освобождение? Десятки тысяч рабочих Парижской Коммуны убила французская буржуазия, десятки и сотни тысяч рабочих перебито в Германии, Северной Америке, Южной Америке, Мадьярщине, Италии, по всему земному шару – как же смеет буржуа протестовать против беспощадности рабочих, когда беспощадность пролетариата – это только оборона от беспощадности буржуазии!