Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

После ланча Мэри и другие гуляли по розовому саду, а Колвилл показывал Черчиллю телеграммы о положении в Ираке. День стоял теплый и солнечный – приятная перемена после недавних холодов. Вскоре (немало озадачив Колвилла) Эрик и Кларисса одни отправились в долгую прогулку по территории поместья, оставив Мэри позади. «То ли он просто оценил, – писал Колвилл, – привлекательность Клариссы, которую она даже не пыталась скрыть, то ли решил, что стоит заставить Мэри немного поревновать». После прогулки и после того, как Кларисса и капитан Хиллгарт уехали, Эрик лег вздремнуть – явно намереваясь (по мнению Колвилла) позже «эффектно появиться» в Длинной галерее, где семья и гости, в том числе Иден и Гарриман, предполагали собраться после дневного чая. Колвилл писал: «По-моему, все это – легкомысленная суета, которая приятна Эрику, склонному к театрализации, и бередит юные чувства Мэри, но которая не будет иметь серьезных последствий».

Черчилль уселся в саду, чтобы заняться дневной порцией работы: ему хотелось воспользоваться теплотой дня, пока он будет просматривать сверхсекретные бумаги, хранящиеся в его желтом чемоданчике. Колвилл сидел рядом.

Время от времени Черчилль подозрительно косился на него – «считая, что я вечно пытаюсь прочесть содержимое его спецкоробочек цвета бычьей кожи».

В Белой гостиной Эрик отвел Мэри в сторону.

«Сегодня вечером Эрик сделал мне предложение, – записала Мэри в дневнике. – Я в таком изумлении – по-моему, я ответила "да" – но, боже мой, у меня просто голова кругом идет».

Черчилль работал допоздна. Колвилл и Профессор (бледный, тихий, маячащий словно призрак) прошли в его комнату, где Черчилль, забравшись в постель, уже начал просматривать накопившиеся за день доклады и служебные записки. Профессор сел рядом, а Колвилл встал в ногах кровати, чтобы принимать материалы по мере того, как Черчилль с ними разбирался. Это продолжалось до двух часов ночи.

Колвилл вернулся в Лондон на следующий день – 5 мая, в понедельник, «в состоянии крайнего утомления».

Мэри, 5 мая, понедельник:

Большие парламентские дебаты о качестве работы Черчилля в условиях войны открылись 6 мая, во вторник, довольно слабым выступлением министра иностранных дел Энтони Идена, который начал так: «Я хотел бы рассказать много такого, о чем в настоящее время вынужден умалчивать» [1054] Hansard , House of Commons Debate, May 6 and 7, 1941, vol. 371, cols. 704, 867–950. . В итоге он сказал мало – и выразил это плохо. «Он сел на свое место среди полного молчания, – писал Чипс Ченнон, личный парламентский секретарь Идена. – Никогда не слышал, чтобы важную речь так скверно подавали» [1055] Channon, "Chips," 303. . Далее последовала череда коротких выступлений парламентариев, представлявших самые разные части королевства. В них упорно звучала встревоженность тем, что Черчилль свел эту процедуру к голосованию о доверии себе самому, тогда как палата общин просила о дискуссии по поводу войны. «Зачем бы моему достопочтенному другу премьер-министру озадачивать нас таким предложением? – заметил один член парламента. – Неужели он считает критику чем-то неподобающим?»

Джон Макговерн, парламентарий-социалист из Глазго, обрушился на премьера с наиболее колкими нападками среди всех звучавших в тот день: он даже раскритиковал обыкновение Черчилля посещать города, подвергшиеся бомбардировке. Макговерн заявил: «Если уж мы дошли до той стадии, когда премьер-министр вынужден разъезжать всем напоказ по каждому району страны, который попал под бомбежку, и сидеть в кузове, размахивая шляпой на палке, словно цирковой клоун Дудлс, – можно сказать, что положение стало весьма печальным, раз уж представители нашего правительства не слишком уверены в мнениях народа нашей страны». Макговерн признался, что у него нет уверенности ни в исходе войны, ни в правительстве, добавив: «И хотя я искренне восхищен ораторским искусством премьер-министра, который почти способен заставить вас поверить, что черное – это белое, я не верю, чтобы он сумел свершить нечто такое, что надолго облагодетельствовало бы человечество».

Впрочем, большинство выступающих старались разбавлять свои критические замечания похвалами премьер-министру, которые иногда могли показаться приторными. «За всю свою жизнь, – провозгласил один парламентарий, – я не могу вспомнить ни одного министра, который внушал бы такую уверенность и энтузиазм, как наш нынешний премьер-министр». Еще один член парламента, майор Морис Петерик, поклявшись, что он хочет лишь, чтобы правительство было «немного более сильным и мощным», выдал одну из самых запомнившихся фраз на этих дебатах: «Мы хотим танков в правительстве, а не тряпок».

Основная критика на протяжении этих двухдневных дебатов сводилась к неспособности правительства вести войну эффективно. «Обладание атакующей мощью имеет лишь сиюминутную значимость, если вы не в состоянии удержать завоеванное», – отметил Лесли Хор-Белиша, занимавший при Чемберлене пост военного министра. Он также порицал растущую зависимость Черчилля от Америки. «Рассчитываем ли мы победить в этой войне собственными силами, – вопрошал он, – или же мы откладываем все, что может быть сделано, веря, что Соединенные Штаты восполнят все, чего нам не хватает? Если так, то мы заблуждаемся. Мы должны каждый день благодарить Бога за президента Рузвельта, но переоценивать возможности США было бы несправедливо ни по отношению к нему, ни по отношению к его стране».

Хотя Черчилль сам просил парламентариев вынести на голосование вопрос о доверии ему как премьер-министру, он испытывал немалое раздражение из-за того, что ему приходится выслушивать новые и новые придирки к ошибкам, которые якобы совершило его правительство. Даже его исключительная толстокожесть была небеспредельна. Это осознала даже Кэти, дочь Аверелла Гарримана, проведя – несколько позже – уик-энд в Чекерсе. «Он терпеть не может критику, – писала она. – Она его обижает, словно ребенка, которого несправедливо отшлепала мать» [1056] Kathleen Harriman to Mary Harriman Fisk, Feb. 10, 1942, Correspondence, W. Averell Harriman Papers. . Как-то раз он признался своей давней близкой подруге Вайолет Бонем Картер: «Мне хочется огрызаться и язвить, когда на меня нападают» [1057] Pottle, Champion Redoubtable , 236. .

Впрочем, самое обидное выступление состоится позже.

Мэри, 6 мая, вторник: