Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Впрочем, Гитлер все-таки рассчитывал победить, и Черчилль понимал, что после завоевания России он вернется к Англии, причем обратит на нее все свое внимание. Прошедшим летом Черчилль предсказывал в одном из своих выступлений, что Русская кампания «не более чем прелюдия к попытке вторжения на Британские острова».

Голос диктора изменился: «Только что поступило сообщение, что японские самолеты совершили налет на Пёрл-Харбор, американскую военно-морскую базу на Гавайских островах. Об атаке известил президент Рузвельт в своем кратком официальном заявлении. Морские и военные цели на главном гавайском острове Оаху также подверглись нападению. Других подробностей в нашем распоряжении пока нет».

Поначалу среди собравшихся наступило смятение.

«Меня совершенно ошеломила эта новость, – рассказывал Гарриман. – Я повторил эти слова: "Японцы совершили налет на Пёрл-Харбор"» [1123] Harriman, Special Envoy to Churchill and Stalin , 111–112. .

– Нет-нет, – возразил Томми Томпсон, один из помощников Черчилля. – Он сказал – Пёрл-Ривер [1124] Пёрл-Ривер – река в штатах Миссисипи и Луизиана, округ в штате Миссисипи, городок в штате Нью-Йорк и т. д. – Прим. пер . .

Джон Уайнант, американский посол, также находившийся среди гостей, покосился на Черчилля. «Мы недоверчиво переглянулись», – писал Уайнант [1125] Winant, Letter from Grosvenor Square , 198. .

Черчилль, чье уныние, судя по всему, внезапно прошло, захлопнул крышку радиоприемника и вскочил.

Тут в комнату вошел его дежурный личный секретарь Джон Мартин и сообщил, что премьер-министру звонят из Адмиралтейства. Направляясь к дверям, Черчилль произнес: «Мы объявим войну Японии».

Встревоженный Уайнант последовал за ним.

– Господи помилуй, – проговорил он, – нельзя же объявлять войну, услышав какое-то сообщение по радио.

(Позже Уайнант писал: «В Черчилле нет никакой нерешительности и неопределенности – во всяком случае когда он активно действует».)

Черчилль остановился. И негромко спросил:

– А что же мне делать?

Уайнант отправился звонить Рузвельту, чтобы узнать подробности.

– И я тоже с ним поговорю, – произнес Черчилль.

Как только Рузвельт оказался на проводе, Уайнант поведал, что рядом с ним находится один друг, который также хочет побеседовать с президентом.

– Вы сразу поймете, кто это, как только услышите его голос, – добавил посол.

Черчилль взял у него трубку.

– Мистер президент, – проговорил он, – что это за новости насчет Японии?

– Новости в общем-то верные, – ответил Рузвельт. – Они напали на Пёрл-Харбор. Мы все теперь в одной лодке [1126] Harriman, Special Envoy to Churchill and Stalin , 112. Рузвельт снова выразил то же чувство в телеграмме от 8 декабря 1941 года, где он писал Черчиллю: «Сегодня все мы в одной лодке с вами и с народом империи, и это судно не будет и не может быть потоплено» (Roosevelt to Churchill, Dec. 8, 1941, FDR/Map.). .

Рузвельт сообщил Черчиллю, что завтра же объявит войну Японии; Черчилль пообещал сделать это сразу же после него.

Уже ночью, в 1:35, Гарриман и Черчилль отправили телеграмму Гарри Гопкинсу (с пометкой «Особо срочная»): «Много думаем о вас в этот исторический момент. – Уинстон, Аверелл» [1127] Gilbert, War Papers , 3:1580. .

Значение случившегося было ясно всем. «Неизбежное наконец произошло, – заметил Гарриман. – Мы все знали, какое мрачное будущее предвещают эти события. Но по крайней мере теперь у нас есть хоть какая-то определенность» [1128] Harriman, Special Envoy to Churchill and Stalin , 112. . Энтони Иден, готовившийся отбыть в Москву, узнал о нападении по телефону: в эту же ночь ему позвонил Черчилль. «Я не мог скрыть облегчения, да и мне и не надо было пытаться, – писал он. – Я чувствовал: что бы теперь ни произошло, дальнейшее лишь вопрос времени» [1129] Anthony Eden, Reckoning , 331. .

Поздно ночью Черчилль наконец удалился в свою комнату. «Переполненный до краев своими переживаниями и эмоциями, – писал он, – я лег спать и заснул сном спасенных и благодарных» [1130] Gilbert, War Papers , 3:1580. .

Некоторое время Черчилль беспокоился, что Рузвельт сосредоточится лишь на Японии, но уже 11 декабря Гитлер объявил войну Америке, и Америка ответила тем же.

Теперь Черчилль и Рузвельт действительно оказались в одной лодке. «Может, ее серьезно потреплет штормом, – писал «Мопс» Исмей, – но она не опрокинется, это было ясно всем. Насчет того, чем кончится дело, никто не сомневался» [1131] Ismay, Memoirs , 242. .

Вскоре после этого Черчилль, лорд Бивербрук и Гарриман отплыли в Вашингтон на новеньком линкоре «Дюк оф Йорк», с огромным риском для себя и в условиях строжайшей секретности. Они планировали встретиться с Рузвельтом для координации стратегии дальнейшей войны. Вместе с ними отправился сэр Чарльз Уилсон, врач Черчилля, а также еще около 50 человек – от камердинеров до некоторых высших военачальников Британии (фельдмаршала Дилла, Первого морского лорда Паунда, главного маршала авиации Портала). Лорд Бивербрук взял с собой трех секретарей, камердинера и носильщика (аналогичным образом поступили многие другие). Рузвельт беспокоился по поводу рисков этого плавания и пытался отговорить Черчилля: и в самом деле, если бы этот корабль потопили, британское правительство оказалось бы обезглавлено. Однако Черчилль отмахнулся от тревог президента.

Чарльз Уилсон изумлялся переменам, которые произошли в Черчилле. «С тех пор как Америка вступила в войну, он стал совсем другим человеком, – писал врач. – Тот Уинстон, которого я знал в Лондоне, пугал меня. ‹…› Я видел, что он тащит на своих плечах тяжесть всего мира, и задавался вопросом, сколько он еще сможет продержаться и как ему можно помочь. А теперь (может показаться – буквально в одну ночь) его место словно бы занял человек значительно более молодой». Уилсон видел, что к Черчиллю вернулась радость жизни: «Внезапно у него возникло ощущение, что война уже практически выиграна, что Англия в безопасности и что быть премьер-министром Англии во время великой войны, иметь возможность направлять работу кабинета министров, армии, флота, авиации, палаты общин, управлять самой Англией – все это превосходит даже его мечтания. Он обожает каждую минуту этой деятельности» [1132] Moran, Churchill , 9–10. .

В первые несколько дней плавания море оказалось необычайно бурным, даже по меркам Северной Атлантики, что заставило корабль двигаться на малой скорости, порой снижавшейся до шести узлов, тем самым сводя на нет «эффект безопасности» (создаваемый на корабле, способном двигаться почти впятеро быстрее, – разумеется, когда он действительно плывет быстро), на который так рассчитывали путешественники. Всем им запретили выходить на палубу: мощные волны перекатывались через низкобортный корпус. Бивербрук пошутил, что «никогда прежде не плавал на такой большой подводной лодке» [1133] Martin, Downing Street , 69. . Черчилль писал Клементине: «Находиться внутри корабля в такую погоду – то же самое, что находиться в тюрьме. Только тебе еще и предоставляется дополнительная возможность – утонуть» [1134] Winston Churchill to Clementine Churchill, December n. d., 1941, CSCT 1/24, Clementine Churchill Papers. . Он принял свой Mothersill's, чтобы побороть морскую болезнь, и оделил этим препаратом собственных секретарей – невзирая на протесты Уилсона, предпочитавшего не злоупотреблять лекарствами.