Вячеслав Тюев - Голос из толпы. Дневниковые записи

Вчера приходит в редакцию Шурупов, главный технолог завода, разъяренный на критическую заметку в газете. Кричит:

– Вот начнется как в Венгрии, вас первых будут вешать! А не меня. Я из народа.

Пришел и сегодня. Полились разговоры с Егорьковым (Шурупов сидел при Сталине, кажется, за космополитизм).

Егорьков:

– Посадили вас, а что вы сделали? Сопротивлялись? Слово за правду подали? Вы молчали!

Шурупов:

– Я один?! Все 200 миллионов молчали.

Егорьков:

– Вот именно, все молчали: и печать – все!

Зашла речь о профсоюзах.

Шурупов:

– Нет у них никаких прав. Перчатки надо рабочим выдать, и то не могут… Профсоюз у нас числится только на бумажке.

Егорьков:

– Недавно дали чуточку прав. Но в общем-то так: только ответственность и – никаких прав.

Шурупов:

– То, что дали, капля в море. Вот что было на Уралмаше. На собрании, где присутствовало 20 тысяч рабочих, выступает один: надо заново создать профсоюзы! Чтобы в них – ни одного служащего, ни одного ИТР. Чтобы были в профсоюзах те, кто на своей шкуре знает нужды рабочих. И ни одного члена партии! Мы им не верим… В ответ – аплодисменты. Да что далеко ходить! На партсобрании в цехе № 7 выступает карусельщик: то, что случилось в Венгрии, правильно. Кто мы такие? Крестьяне – они как крепостные, а мы, рабочие, – рабы. Директор – всем хозяин. Все перед ним лебезят. Секретарь нашей парторганизации Виноградов – прихлебник у начальника цеха, сидит у него в кармане, его боится – и не может не бояться! А между тем кто этот карусельщик? Кончил высшую партшколу, был чуть ли не секретарем парткома на каком-то заводе, и когда сидел на высоком стуле, ничего, был довольный, «гнул» политику. А как за станок поставили, то и заговорил.

Егорьков:

– У нас по своей инициативе вопроса не поставишь – настолько верхи привыкли заправлять народом, а народ привык, чтобы им заправляли. Однажды, когда зашел спор с одним «инакомыслящим», мой сосед, присутствовавший при этом споре, нагнулся ко мне и говорит тихо: «Хорошо было при Сталине, тогда хоть Колыма была!» Боже, какая привычка к кнуту! У нас: знай выполняй предписания, о политических или других правах лучше не заикаться.

Шурупов:

– Кто мы: граждане или подданные?

Когда в Венгрии происходили известные события, у нас развешивались листовки с призывом к восстанию, – это факт. А вот из слухов: во всех учреждениях пишущие машинки на выходной день – под замок. Чтобы кто-нибудь не печатал на них листовок.

Евгеньев из железнодорожного цеха рассказывает про немцев – у него после войны к ним как к нации ненависть осталась:

– Наши глупые атаки они встречали руки в боки, нахально гоготали, подпускали и клали штабелями, в общем, с издевкой нас убивали.

Еще рассказал: пошли они в разведку, нарвались на немцев. Сидят под минами, вдруг он видит, что командир за голову схватился, хотел сказать: «Товарищ командир, вы ра…» И уже сказал это, но тут его самого в бок сильно ударило, и что-то теплое хлынуло изо рта; видит: кровь… Шатаясь, побрел назад, к своим. Идет. Перед ним поле. И вдруг вспоминает: это же поле заминировано нашими. Ошибся в пути. Надо идти обратно. Но сообразил: если повернет обратно, то не дойдет, зальется кровью. И пошел по минному полю. Прошел. Подлез под проволочное заграждение и потерял сознание. Из той разведки он один вернулся.

В Баку судили Багирова – за шикарную жизнь, собственность на дворцы и за «мокрые» дела. «Да, я расстреливал, – признался он. – Расстреливал тех, кто хотел подставить мне ножку и занять мой пост. А Хрущев, когда на Украине был, разве не расстреливал? И на его совести немало жертв. Если по чести, то он должен сидеть на этой скамье вместе со мной».

Анекдоты.

«“Правда” есть?» – «Продана. Не хотите ли “Труд” за 20 копеек?»

«Слыхали, ТУ-104 разбился?» – «Как разбился, о что?» – «О высокий жизненный уровень трудящихся».

«Кто самый большой рационализатор?» – «Хрущев» (в связи с займами).

Спрашиваю Яркова, молодого инженера ЦЗЛ 74:

– Интересная, должно быть, у тебя работа?

– Была бы интересная, если б не отношение… Сам знаешь какое. Каждый только о своем заработке думает, а не о деле. Так и ко мне относятся: что, мол, ты хочешь, зарплату получаешь, ну и сиди себе тихо, мирно. Вот почему тихие считаются самыми лучшими работниками.

Шурупов – о двух заводских авторах книги по обмену передовым производственным опытом:

– Халтура! Ересь пишут. Деньги сюда положили (показывает на карман), глупость – сюда (показывает на книгу).

Он же:

– Много у нас тупиков.

Мальчики-пижоны в трамвае. Говорят про своих друзей:

– Они околачиваются возле гостиниц и скупают у иностранных туристов по дешевке разные вещи. Туристы думают, что у нас эти вещи стоят так же недорого и даже еще дешевле. Поэтому и отдают за бесценок.

«Коммунист» за апрель. Опять Дудинцева бьют?! 75

Анекдоты о займе сыплются как из рога изобилия. Вот один.

В зоопарк пришла дама с большим пакетом. Ее спрашивают:

– Что вы несете?

– Облигации. В зоопарке, говорят, слоненок народился. Хочу ему подарить. Слоны ведь по триста лет живут.

Спрашивают рабочего:

– Почему ты не подписываешься на заем? Ты что, партии не веришь?

– Партии-то я верю…

– Кому же тогда не веришь?

– Сормовским рабочим.

А есть и такие мнения. Михаил Григорьевич:

– Правильно Никита гнет! И с займом правильно. Года через три-четыре во как будем жить! И масло, и мясо – все будет.

22 мая.Хрущев об этом на Дворцовой площади речь произносит. Хорошая речь. А говорит косноязычно, безграмотно. Как дворник.

Козлов (шахматист) о Хрущеве:

– Новый культ. Телеграммы шлет за границу – подписывается единолично. Речи повсюду он один произносит. Недаром масса анекдотов про него. Про Булганина, например, нет.

Ведутся разговоры:

– Спиридонов на Дворцовой площади крикнул: «Ура Хрущеву!» А в ответ – разрозненные хлопки.

Был сам свидетелем: в легковой машине с открытым верхом едет по Невскому проспекту Н. Хрущев. Скорость машины небольшая, и хорошо видно: генсек сидит хмурый, насупившийся. Верно, оттого, что на проспекте стоит чуть ли не гробовая тишина. Среди жиденьких цепочек случайных прохожих вдоль тротуаров раздаются лишь редкие хлопки… Ничто меня так не поразило, как эта тишина.

23 мая.Фомин, начальник участка, встречает меня, говорит про митинг на Дворцовой:

– Вон кричали: родному и любимому… А какой он мне родной! Я ленинградец, он украинец.

И дальше в таком же духе. А Фомин – правильный мужик.

Кантор о Сталине:

– Большинство недовольно, что взялись за его реабилитацию. То, что он погубил тысячи людей, еще б ничего. Самое главное – он веру в идею погубил. Теперь, после разоблачения культа, почти никто ни во что не верит. Верили в Сталина, а он вон какой… Чему, кому после этого верить? Многие сейчас с таким настроением.