Феликс Хартлауб - В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939– 1945

Ограда – сплошь копья с позолоченными наконечниками высотой в человеческий рост – установлена на каменном основании. Передняя часть двухэтажного домика проходной служит караульным помещением для полдюжины молодых солдат люфтваффе.

Слышатся звуки рояля. Пианист в форме с ремнем на поясе и в полной экипировке пытается подобрать мелодию популярной песенки, услышанную им накануне на Монмартре. Рядом с ним сидит, задумчиво подперев щеку, его товарищ, постукивая время от времени по одной из басовых клавиш кончиком мундштука своей трубки, которую он держит в другой руке. Из смежной комнаты им отвечают душераздирающей зевотой. Все плавает в облаках сизого табачного дыма.

Обстановка состоит из различных частично сильно потертых кресел и диванчиков. На каминной полке стоят роскошные настольные часы в корпусе из розового мрамора и бронзовая скульптура с позолотой. Сбоку расположились каски и консервы с колбасой.

В глубине кресла один солдат, наморщив лоб, читает брошюру «Подлинные истории». На окрик унтер-офицера он никак не реагирует, делая вид, что не слышит. Унтер-офицер заполняет вахтенный журнал. Рядом с ним протирает пыль средних лет уборщица.

Она кашляет, прикрываясь фартуком, и бормочет:

– От этого дыма можно просто задохнуться.

Летом несколько помпезных кресел выносится на свежий воздух – рядом с оградой есть местечко, не просматриваемое с улицы, и там, развалившись в кресле, положив ноги на подлокотники и заложив руки за затылок, можно позагорать. Это не очень удобно, поскольку приходится задирать ноги, согнув их в коленях, которые начинают торчать выше головы. Но большего от такой мебели ожидать не следует. На позолоченных наконечниках копий ограды и в отцветших кустах сирени недовольно чирикают стаи воробьев.

Возле двери, ведущей в занятый под архив длинный флигель, словно на часах застыла фигура ангела.

Центральная лестница, несмотря на обеденное время, все еще затемнена. На четвертом этаже одна из ближних к лестничной клетке комнат находится в распоряжении командования тайной полевой полиции. Там стоит устойчивый запах гарцского сыра и одеколона «Королевский папоротник». Господа, поглощая кучу бутербродов, щеголяют в домашних тапочках и вязаных жакетах.

От углей из камина на картотеку падает дрожащий отблеск, освещая десятки тысяч карточек цвета морской волны. На каминной же полке в ряд выстроилась богатая коллекция гипсовых фигурок коломбин [23] Коломбина – традиционный персонаж итальянской народной комедии масок, служанка, участвующая в интригах. в коротких юбках, а также скульптурная группа возницы с лошадьми, обвешанная оболочками от сосисок. На стене висит великолепная картина, изображающая набережную де ла Турнель, залитую зимним солнцем и сверкающим под его лучами инеем с видом на капеллу собора Парижской Богоматери. В картине преобладают белые, фиолетовые и светло-желтые краски.

В длинных коридорах располагаются многочисленные пустые кабинеты. Каждая дверь в них взломана, а шкафы и столы от вандальных действий покрыты глубокими царапинами. На выдвижные же ящики помпезных столов из красного дерева вообще без слез смотреть невозможно. Бесчисленные письма рассыпаны на полу, сквозняк листает страницы фотоальбомов, и все покрыто слоем пыли в палец толщиной. Жуткую картину дополняют настольные календари, на которых везде одна и та же дата – 14 июня 1940 года.

Валяющиеся повсюду газеты пестрят заголовками: «Бронетанковые формирования противника успешно прорвали…», «Бои продолжаются по всему фронту…». Карты с замками департамента Эна и линии Вейгана южнее Соммы…

В длинном, как кишка, и заброшенном кабинете секретаря, разбиравшего в тот день почту, на столе так и остался стоять кофейник рядом с рыбными консервами, и до сих пор лежат письма с указанием, что вся дипломатическая почта для Мадрида должна быть вечером передана курьеру. На других же столах валяются тюбики с помадой, короткие дамские зонтики и кисточки для припудривания. Теплый плед с бахромой… Все брошено при массовом паническом бегстве…

В одном из выдвижных ящиков так и остался лежать недочитанный роман. На окнах жалюзи до сих пор опущены, и при проникающем сквозь них солнечном свете помещение находится в каком-то желто-коричневом полумраке.

Комнаты с открытыми стенными шкафами с голыми коричневыми полками, зелеными абажурами настольных ламп и такими же зелеными картотеками. Кабинеты начальников отделов, обставленные лучшей современной мебелью из стекла и никеля…

Обтянутый свиной кожей салон для приемов с узкими панелями из вишневого дерева и коричневыми с желтым рисунком мягкими коврами. Однако в один не самый лучший день куски кожи размером до двух квадратных метров были аккуратно вырезаны, и на их месте остались только неотесанные рейки. Инструмент этого варварского действия – маленький министерский перочинный нож – так и остался лежать на подоконнике.

На отдельных письменных столах стоят батареи телефонных аппаратов всевозможных годов выпуска. Динамики и микрофоны у большинства из них вывернуты.

На стенах висят карты с заштрихованными синим карандашом территориями, а также карта Европы с тщательно нанесенной на нее германо-русской демаркационной линией. С портрета на все это взирает лик известного французского математика Жюля Анри Пуанкаре с выпуклым лбом.

В кабинете заведующего африканским отделом на стенах висят большие бурого цвета, потемневшие фотографии танцовщиц из марокканского города Марракеш и негритянок со стройными спинами, обхвативших плечи руками. Есть и несколько фото коллегии священников, на которой запечатлены четыре господина с солидными животиками в компании пестро одетых гофмаршалов и улыбающихся негров во фраках, сверкающих своими белоснежными зубами.

Рядами стоят бутылки с красным вином и копировальными чернилами. В одном из шкафов болтаются белые галстуки.

В надстроенном шестом этаже кабинеты с низкими потолками тоже пусты. Коридоры же имеют стеклянную крышу, и летом здесь невыносимо жарко. Тут располагался отдел по работе с прессой. В проходах лежат выцветшие и вздувшиеся от жары кипы газет – в основном в них собраны все провинциальные немецкие издания первых месяцев войны, стопки которых аккуратно перевязаны.

Отсюда можно выйти на крышу поперечного здания, где стоит брошенная позиция зенитной установки, обложенная мешками с песком. Везде валяются листовки и высохшие трупы кошек и птиц. Со всех сторон, куда падает взор, на серо-голубом небе клубятся тучи с колыхающимися гребнями. Сверкает море крыш, от которых исходит испарина. Нестерпимо блестит купол собора Дома инвалидов. Видна группа школьников, гуляющая возле него на площади.