Феликс Хартлауб - В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939– 1945

Приглушенная зелень вязов. Их изъеденные листья начинают засыхать. При этом многие листочки вообще опали.

Если остановиться и прислушаться, то становится различимым тихое потрескивание и шуршание. Наверняка оно производится мелкими вредителями. Неподвижно вытянувшись, вниз к стене спускаются червяки, паря и крутясь в воздухе над нагретыми камнями на своих невидимых глазу нитях.

Просвет. Кажется, что небо под тяжестью туч опускается до самой стены. Отдельные одиноко стоящие дубы, покрытые молодой зеленью листвы, как короли горделиво протянули свои ветви, на которых торжественно расселись вороны.

Дальше снова начинается настоящий лес.

В стене прямо у земли образовалась дыра, как будто бы ее насквозь пробило пушечное ядро, и становится ясным, насколько она толста и из чего помимо камней состоит – широких слоев желтоватого строительного раствора, земли и корней.

Из этой дыры в стене, кряхтя, показалась старушка, которая, посмотрев на дорогу, стала на веревке вытягивать из пролома непокорную вязанку дров.

Верх стены теперь позеленел, покрывшись пучками травы, белыми шапочками одуванчиков и молодыми дубовыми побегами с отсвечивающими медью листочками. Полное запустение.

Затем лес отступает, и позади стены видны одни только клубящиеся коричневатые облака на небе, гонимые теплым ветерком. Они все более уплотняются и начинают иметь неприятный свинцовый оттенок.

Ворота – две прямоугольные опоры из тесаного камня. Арка отсутствует. Только на одной опоре висит пустой фаянсовый горшок с изображением какой-то толстой птицы. Через эти ворота открывается вид на необъятный цветущий луг, где группами растут огромные каштаны, усеянные тысячами красивых свечек.

Остатки лесенки старинной аллеи ведут к светящейся под лучами солнца белой одноэтажной вилле с мансардной крышей в окружении высоченных пирамидальных тополей. Вдалеке, позади этого строения, вновь начинается напоминающий зеленый холм лес, чья распустившаяся листва отбрасывает глубокие тени.

Духота перед грозой. Стены выделяют тепло, и от этого становится невыносимо жарко. Нечем дышать. Стук в висках.

Над Вандомской площадью висит настоящий синий туман.

Печные трубы кажутся обветшалыми и производят тягостное впечатление. В конце улицы небо представляется сливово-синим – единственным цветом, который не вызывает жажду.

С места на место перескакивают неуклюжие голуби. Их крылья словно налились свинцом. Белье прилипает к телу, а глаза начинают болеть. И при всем этом из всех подворотен и боковых улиц веет жаром.

Сточные канавы непостижимым образом быстро заполняются водой, которая, на вид совершенно чистая, почти бесшумно несется мимо, образуя на своей поверхности легкую рябь.

Глаза то и дело натыкаются на собачьи экскременты и неприятно пахнущий мусор.

Бледно-серая старая, похожая на мопса, собака с выпученными глазами. У нее окрас как у серого в яблоках коня. Она беспрестанно чихает и с удовлетворением отрыгивает.

Лошади останавливаются возле фургона, и на их морды до самых глаз вешают мешочки и ведра из брезента с темными от влаги днищами. Они, переминаясь с ноги на ногу, пытаются их с себя стряхнуть. Рядом же, на тротуаре, лежат кубы прессованного сена.

Авеню де л’Опера. Серое поле припаркованных машин вермахта. На лбу постового перед комендатурой выступили капельки пота. Его лицо побелело как полотно и остается только надеяться, что он не упадет в обморок от духоты.

Длинный как жердь лейтенант войск СС с безучастной ко всему женщиной с соломенными волосами, кривыми ногами, широкими бедрами, загорелым лицом и длинным носом. Она что-то тихо говорит, и этот верзила навис над ней одним своим плечом.

Солдаты, скорее всего отпущенные в увольнение резервисты, на которых форма висит как мешок. С обвислыми задами, без штыков и в высоких ботинках на шнуровке, они изъясняются на кислотном и отстойном силезском диалекте. Обе руки у них заняты пакетами, и отдавать честь эти вояки могут лишь глазами.

Смотровое окно – место передачи посылок для пленных. Сине-бело-красные бумажные кокарды приклеились к стеклу, узкий проход в огромном штабеле похожих на муляжи почтовых пакетах.

Немецкое транспортное агентство. Стены сплошь увешаны фотографиями нашего вермахта с подписями на двух языках. На них изображены поднимающие волну своими носами катера с короткими крестообразными мачтами, небо, снятое с самолета и испещренное инверсионными следами, стреляющее ночью тяжелое зенитное орудие с языком пламени, вырывающегося из длинного ствола.

Там же были и фотографии с гастролей Берлинской государственной оперы в Париже. На фото – ярко-белое лицо примы, на три четверти закрытое мехами и букетами цветов.

Из агентства выходит последний служащий. Это молодой человек с блестящим пробором на черных волосах, изъясняющийся на двух языках и одетый в синюю спортивную куртку. Он медленно, посматривая в обе стороны улицы, закрывает полированным коротким ключом отделанную стеклом и никелем блестящую дверь, трижды поворачивая его вокруг оси.

Подняв вверх указательный палец, проезжую часть пересекают три работающие в агентстве немки в вязаных кофточках.

Две девушки-подростка с длинными волосами, круглыми личиками кокетливо прогуливаются, демонстрируя свои хорошенькие ножки.

У многих женщин неуверенная, спешащая походка. Некоторые явно натерли себе ноги и прихрамывают. Щеки ввалились, а губы крепко сжаты. Одна из них, явно вне себя от духоты, скривив рот в презрительной улыбке, стала, нервно подергивая щеками, дотрагиваться то до висков, то до прически, то до лба.

Перед кондитерской выстроилась очередь, заворачивающая за ближайший угол на боковую улицу. Там стоит и офицер люфтваффе из управления ВВС, который вот-вот готов взорваться от подступающего приступа бешенства. Он явно втерся в очередь, оттеснив двух женщин, и теперь вежливо пытается втянуть в себя живот и отодвинуться от них. Но благодарности это не вызывает. Вблизи от него стоят две дамы из Красного Креста в позе «Свистать всех наверх!».

Внутри кондитерской продавщица тонкими пальчиками непрерывно раздвигает и пакует пакеты с пирожными и другими кондитерскими изделиями. Непосредственно рядом с очередью за маленьким столиком, который давно уже сдвинут с места, какие-то фифы уплетают шоколад. Его «выбрасывают» только два раза в неделю с трех до четырех часов.

Там, где открывается вид на узкий переулок, где-то наверху между печными трубами, совсем близко, слышится приглушенный раскат грома, который начал удаляться, как будто пытаясь зарыться в облаках.