Феликс Хартлауб - В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939– 1945

Затем виновники торжества отправились в краткосрочный отпуск, а через некоторое время от них пришли письма с новых мест службы на фронте. Эти письма содержали восторги по поводу того, как легко дышится на свежем воздухе. Одновременно в них утверждалось, что их новые начальники оказались просто идеальными, а вот вооружения в их дивизии явно не хватает.

Потом от убывших долго не было вестей. И вот однажды кто-то из офицеров сообщил в столовой, что получил печальные известия – один из их общих знакомых погиб в Апеннинах, наехав на мину, другой пал смертью храбрых, попав в переделку вместе с 6-й армией в Румынии, а третий попал в окружение в составе группы армий «Север» на Балтике.

– Жаль, такой замечательный парень. Я очень любил и ценил его, – каждый раз при упоминании очередной фамилии слышались голоса.

С офицерами резерва «он» по вполне понятным причинам контактировал больше. Это были сплошь приятные галантные господа, и могло показаться, что они являлись его родственниками – настолько близкими казались их взгляды. Но такое впечатление оказалось обманчивым.

Ведь именно эти люди являлись самой уязвимой частью данного штаба, и надо было с ними держать ухо востро, чтобы не сболтнуть лишнего и не попасть в беду. На деле они оказались отвратительными экземплярами, скользкими и хладнокровными, как жабы, годами сидевшими на одном месте и не проявлявшими никакого служебного рвения. Эти резервисты быстро и играючи справлялись с привычной рутиной, давали точную информацию, легко устанавливали контакты, умея к каждому подобрать ключик и не давать повода для агрессии в свой адрес, но при этом ничего не делали. Если разобраться, то самый невзрачный солдат зенитного расчета вносил больший вклад в войну, чем они!

Чего стоили одни только их покачивания головой, когда дело было худо, их надувание щек, сетования на то, что без снотворного они не могут уснуть, и их нарочито вялый аппетит. Зато любой успех они приветствовали, издавая какой-то утробный звук. Очень раздражала их манера держать себя по-приятельски и многозначительно поглядывать из-под очков в золотой оправе. Когда дела шли хорошо, они всегда старались дать «дельные» советы. В частности, о том, как лучше было бы осуществить финансирование восточных областей или организовать кредитную систему на Балканах. Интересно, почему при отборе людей на столь ответственные должности, например, на место советника начальника Верховного командования вермахта по вопросам снабжения войск горючим, не учитывались особенности работы в этом штабе?

Когда же все начало рушиться, эти резервисты начали скулить: «Ради бога, чего вы от нас хотите? Мы были всего лишь мелкими исполнителями. Я с самого начала видел, чем все закончится. Но разве мне, несчастному резервисту, позволили бы сказать хоть слово там, где, словно новобранцы, держали рот на замке фельдмаршалы? Г. за все годы я видел всего один или два раза. Вы просто не представляете себе, как здесь все было заведено. Любые инициативы проходили десятки инстанций. Это была гигантская система, состоявшая из различных ведомств, командных пунктов, штабов и особо охраняемых зон. Если бы там каждый отвечал за конкретный участок работы… А о самой ставке, честно говоря, до меня доходили лишь слухи».

После войны эти резервисты наверняка возобновят свои связи в банковских кругах. Они вновь обратятся к своим давним друзьям по бизнесу, бывшим компаньонам из числа евреев, с которыми поддерживали контакты до самого конца. И только боязнь за своих детей несколько ограничивала их.

При аризации [49] Аризация – конфискация собственности, находившейся во владении еврейского населения Австрии, в пользу немецкого владельца, проводившаяся нацистами после присоединения Австрии к фашистской Германии. эти резервисты наверняка тоже показали себя с самой «лучшей» стороны. Зато потом они станут утверждать, что «в душе всегда были противниками антисемитизма. Конечно, еврейский вопрос требовал своего разрешения, но методы, какие при этом применялись… Безусловно, следовало бы отличать одно от другого…».

Только в ходе контрмер после случившегося 20 июля [50]«злобные карлики» на время затихли. Исчезли все коридорные болтуны. Перестали шептаться во время мытья рук у фарфоровых раковин. Опустели диваны в офицерской столовой. Все стали рано отходить ко сну, держа умные книги под мышкой, и очень коротко разговаривать со своими благоверными по телефону:

– Нет, нет, дорогая, я совсем не расстроен. С чего ты взяла? Просто немного перетрудился, да и почки вновь стали о себе напоминать.

В сумерках можно было встретить каких-то людей, которые «совершенно случайно» оказались у печей для сжигания документов, когда в них еще теплился огонек, чтобы бросить в них горсточку порванных на мелкие клочки писем. Причем дядя Макс спалил что-то прямо в туалете, напустив такого едкого дыма по всему бараку, что генерал хотел уже вызывать пожарную команду.

Надо было видеть в офицерской столовой полковника из гарнизонной эскадрильи в окружении притихших слушателей, которым этот герой с жаром рассказывал о своей решающей роли при устранении бунтовщиков на Бендлерштрассе [51] Бендлерштрассе – улица в Берлине, где находилось здание военного министерства, синонимом которого она и служила, также как Вильгельмштрассе в отношении рейхсканцелярии. . Пока полковник хвастался своим героизмом в столовой, в особо охраняемой зоне обыскали его багаж, и через час он исчез, что всех буквально потрясло.

Обратил на себя внимание также скоропалительный отъезд (без места в спальном вагоне и сухого пайка) бледного как смерть майора, который был, между прочим, доктором юридических наук. От испуга он даже шапку надел задом наперед. Как стало известно, такой спешный его отъезд был связан с арестом совета директоров одного предприятия в его родном городе в Северной Германии. Тогда волна репрессий прокатилась и по заправилам промышленности, а также крупным финансистам.

Другие, у которых рушился их привычный мир, вызывали к себе сочувствие. Ведь неизвестность пугала гораздо сильнее, чем страх за свою жизнь. Это относилось, прежде всего, к уважаемому всеми пожилому господину Х., а также бывшему офицеру связи при начальнике транспортной службы вермахта, помещику, генеалогическому исследователю и натуралисту. Звезд этот офицер с неба не хватал, но был человеком большой души. К тому же он знал наизусть весь железнодорожный справочник!

Как-то вечером этот офицер зашел на огонек в офицерскую столовую, когда стало известно, что некоторых генералов повесили. Он захотел было встать, но кровь отхлынула у него от лица, а его нос картошкой посерел.