Леонид Ливак - Жила-была переводчица

Но есть еще особый отдел стихотворений – который заставляет меня задуматься, вздохнуть – и улыбнуться! Это – стихотворения к женщинам, или вызванные ими. Когда я их читаю, мой Бамонт кажется мне моим младшим, неопытным братом! Бамонт, дорогой, Вы знали много, много женщин, но Вы не знаете женщины, Бамонт.

Вы говорите, что Вам никто не сделал столько зла, как женщина, Вы говорите

Вы говорите о рабстве, возрастающем с удвоенной силой даже после того, как Вы сбросили с высоты прекрасную колдунью… [254] Имеется в виду стихотворение из отдела «Отсветы зарева», сборник «Горящие здания» (С. 17): Я сбросил ее с высоты, И чувствовал тяжесть паденья. Колдунья прекрасная! Ты Придешь, но придешь – как виденье! Ты мучить не будешь меня, А радовать страшной мечтою, Создание тьмы и огня, С проклятой твоей красотою! Я буду лобзать в забытьи, В безумстве кошмарного пира, Румяные губы твои, Кровавые губы вампира! И если я прежде был твой, Теперь ты мое привиденье, Тебя я страшнее – живой, О, тень моего наслажденья! Лежи искаженным комком, Обломок погибшего зданья. Ты больше не будешь врагом… Так помни, мой друг: до свиданья ! Милый, милый Бамонт! Вы никогда не знали настоящей любви, Вы знали мученья и восторги страсти, знали нежную красоту, граничащую с мечтою, – но если бы Вы любили совершенною, полною, единственною любовью, Вы никогда не узнали бы разочарованья. Спросите у René, что такое женщина (то есть что такое любимая и любящая женщина для мужчины) – только свет, только гармония, только счастье. Она не преграждает пути к правде, потому что правда – в ней самой. Ее объятья не могут отдалить от остальных людей, потому что она не только страсть, но и любовь. Желанье убить ее не может прийти на ум, потому что она – жизнь и сила. Вы это чувствовали, когда написали (кому?)

Но это было не чувство, а только предчувствие, раз оно изменилось, прошло. О если б Вы знали как широка, как необъятна, как бесстрастна настоящая любовь! В ней нет мучений, нет ревности, страсть в ней – подобна падающей звезде в холодном величии мирозданья. Слияние двух душ с бесконечной душой Природы.

Странно! Я нашла стихотворение «Нет и не будет», чтобы переписать Вам эти строки, и взгляд мой упал на стоящее рядом «До последнего дня» [256]. Как оно похоже на то, что я думала о Вас недавно. Перемените, мысленно, местоимения и все будет верно:

Ну скажите, что неправда! Накажите меня за мое нахальство! Только – я Вам не поверю. Если даже Вы меня вовсе уже не любите в настоящее время, то все же была такая минута, когда Вы меня любили бесконечно, всею силой, всей красотой Вашей души – помните, когда я сидела на сундуке и рассказывала Вам о себе.

Да, да, Вы меня так любили, не думая ни о чем и ни о ком, ни о себе, ни обо мне, величественно, красиво, бесстрастно. И в эту минуту на Вашу душу легла моя печать, и с этой минуты Вы стали моим, и никто не будет владеть Вами так всецело, как я в эту минуту. И за это – за это я дарю Вам то красивое, ароматное, безымянное чувство, которое Вы сами вызвали во мне. Как хорошо! Правда?

11 го февраля утром.

Сейчас только проводила бабушку в Сабынино и через 2 минуты после этого получила Ваше письмо. Бамонт, дорогой, я не умею ни звать, ни обещать, ни вообще «устраивать» своего счастья, подбирая для него цветы как для букета. Обо мне кто-то заботится, без моего ведома, кто-то посылает мне неожиданные радости, неожиданные волненья. Если этот кто-то, без моего участия, снова приведет Вас ко мне – я буду счастлива. Сама я (подумайте, такое маленькое, глупенькое человеческое существо!) не могу решить, что лучше для меня, для Вас, – для мира!

С практической точки зрения, как можете Вы приехать так, чтобы не сделать неприятности маме? Если кому-нибудь другому Ваш приезд покажется странным, – это пустяки. Мне так часто приходилось бравировать «общественное мненье», что это стало для меня каким-то забавным спортом. Но ведь Вы знаете, мама не поймет наших отношений или заподозрит меня в кокетстве и будет дрожать за Вас (ей-Богу!) и страдать оттого, что у нее такая бесчувственно-жестокая дочь. А страданье мамы, хотя и ничем не оправдываемое, и особенно ее подозрение, непременно вольют хоть каплю горечи в наше радужное счастье. А я так боюсь, так ненавижу горечь, Бамонт, и так хочу сохранить светлой и чистой нашу чудную дружбу! И Вы тоже, правда? Значит, делайте так, как можно, как нужно. Мама, а может быть и Вова [258] Старший брат Людмилы, юрист Владимир Иванович Савицкий (1875 – после 1955). , приедут завтра. Если они будут звать Вас – приезжайте. Наш дом до приезда бабушки и тети (следовательно, до конца этой недели) пуст и сравнительно спокоен. А потом пойдет укладка и отъезды. Гостиницы здесь дурацкие, хотя одна из них и сносная. Как называется – не знаю.

Но ради Бога, Бамонт, не позволяйте никому неосторожно прикоснуться к крыльям нашей бабочки – она такая нежная, легкая!

«Стыдного» стихотворения я Вам пока не пошлю, а вот вчерашнее:

У Наташи хранится пузырек с водою и надписью: «Вода, которую пил Бальмонт перед отъездом из Корочи, 3 го февраля 1902 г.»

Извините! И тут не упустила случая рассказать Вам немножко «ерунды».

Кажется все.

Ваш мужик торопится ехать [260].

До свидания? Chi lo sa [261].