Килиан Жорнет - Нет ничего невозможного

Когда Жорди добрался до нас, мы спросили, что он думает.

— Я думаю, надо идти к гребню, по диагонали, — высказал он свое мнение.

— Я не пойду, если не буду четко видеть, куда двигаюсь, — ответил Себ, пытаясь сориентироваться через густые тучи. — Как вариант, можем очень быстро спуститься.

— Но там лед и гребни, на которых сейчас очень много снега, — Жорди наклонил голову в сторону, прежде чем высказаться.

— Смотрите, сейчас виден гребень! — перебил я, увидев силуэт горы за секунду, когда ветер поднял тучи. — После первой шпоры еще одна, а потом сам гребень, где-то в четырех-пяти сотнях метров.

— Хорошо, — сказал Себ. — Пойдем по одному.

— Ладно, я пошел, — ответил я, не раздумывая.

— Ты такой смелый, потому что у тебя детей нет? — переспросил Себ.

— Не без этого, — тихо сказал я, тоже наклонив голову. Сказал и пошел вперед.

— Как доберешься до гребня — кричи, и мы пойдем за тобой, хорошо? — услышал я за спиной голос Себа.

После каждого шага я тонул в снегу выше чем по колено. Несмотря на кошки, широкие боты, кроссовки под ними и всю одежду, что была на мне, я ощущал каждый миллиметр снега, консистенцию каждой снежинки. Когда я чувствовал, что слой снега плотный, то дышал более или менее спокойно, по крайней мере до следующего шага, но когда я разом проваливался, то на несколько мгновений задерживал дыхание, чтобы убедиться, что все вокруг неподвижно. «Еще шаг. Продолжаем. Остановка. Развернуться и пойти обратно?» Но развернувшись, я бы добился только одного — небольшой отсрочки неизбежного. Еще шаг. Колени исчезли под снегом. Тысяча метров стены сверху, еще тысяча — снизу. Покрытые толстым слоем снега. Ветер ощущался как удары чем-то твердым. «Твою мать, это же ловушка, это минное поле!» С каждым шагом я думал, что сейчас точно вызову лавину, только неизвестно, какой толщины — двадцать сантиметров или метр. Каждое движение длилось вечность, казалось, что оно никогда не закончится. Передвигая ногу, прежде чем опереться на нее всем весом, я уже со страхом ждал следующего шага. Конечно, если я умру, то ничего особенного после себя не оставлю, но… Мои мысли и мое настроение занимала Эмели. Мы планировали разделить жизнь на двоих, быть вместе. Гребаный эгоист — отчаявшись, я еще и пересчитывал вершины, на которые не успел подняться и которые остались в моей голове теорией, не материализовавшись. Нет, я пока не хотел умирать. Я перенес ногу еще раз и остановился. Повторил — все с тем же страхом. Идти легко, но принимать решение о каждом шаге — трудно.

— Ура-а-а-а-а! — закричал я изо всех сил, поняв, что снег, окружавший и державший меня, отсоединился от стены и начинает падать.

Я инстинктивно воткнул оба ледоруба в снег, так глубоко, как только мог, пытаясь преодолеть каждый миллиметр и достать до льда. Волна снега на огромной скорости ударила меня по голове, и я изо всех сил вцепился в ледорубы, ожидая, когда это закончится. Лавина перенесла мои ноги, и я повис на руках под белым каскадом. А потом все вдруг остановилось. «Мать твою, я еще жив!» Ледорубы так и держались в снегу, куда я их воткнул. «Жесть! Не хотелось бы вот так умереть».

С большим трудом я добрался до гребня и крикнул, как мы договорились с Себом и Жорди, чтобы они начинали переход. Хотя я находился уже за пределами стены с самым резким уклоном, гребень был покрыт метром свежего снега, а видимость не доходила и до десяти метров. Найти дорогу для спуска среди туч будет сложно. Если мы чуть отойдем от маршрута вправо, то снова вернемся на северо-восточную стену, очень нестабильную, а если уйдем влево, то северный склон встретит нас тем же самым. «Да что ж такое! Я ведь позавчера поднялся по гребню до семи тысяч восьмисот метров», — подумал я вдруг и стал искать в часах GPS-трек того восхождения. Когда Себ добрался до меня, мы обсудили ситуацию. Надо было идти по маршруту, сохраненному в часах, никуда не отклоняясь, и надеяться, что он сохранился точно. Из тумана появился Жорди, и по мере того как он приближался, я увидел, что он беспокойно поглядывал вверх. Он поднял руку, чтобы о чем-то сообщить.

— Берегись! — услышали мы его крик.

— Быстро! Втыкайте ледорубы! — заорал я.

Лавина, к счастью небольшая, накрыла нас больше чем по пояс. Даже на гребне нам не было покоя от обвалов.

— Вот дерьмо… — бросил Себ. — Надо бежать отсюда во всю прыть. Мы тут ничего не контролируем!

Себ вышел вперед и начал спускаться по гребню. Я шел в нескольких метрах за ним и подсказывал направление, сверяясь с часами. Жорди следовал за мной метрах в пятидесяти, наполовину невидимый из-за тумана. Мы снижались быстро, как только могли, изо всех сил прокладывая траншею в снегу выше колена и избегая лавин, которые время от времени спускались по гребню, замаскированные в снежной густоте. Время жило своей жизнью — то летело, то останавливалось. Жорди был дезориентирован из-за возникшей на большой высоте проблемы. Снег оставался очень нестабильным, происходили небольшие обвалы. Звуки наших усилий и дыхания, усталого и прерывистого, были постоянными — но одновременно вокруг царила тишина. Мы были в ловушке мгновения, которое замерло и никак не заканчивалось. Постепенно рельеф сгладился, показались трещины. Вскоре мы увидели перед собой стену Чангзе. Мы в Северном седле! Найдя гребень, мы с помощью пары веревок спустились до расщелины и ледника.

Оказавшись внизу, я упал как подкошенный, без единой мысли в голове. Мы обнялись с Себом и начали одновременно смеяться и плакать.

— Это… слушай… А что это было?

К нам присоединился Жорди, и в тот же миг мы увидели, как по стене, на которую мы совсем недавно поднимались, пронеслась лавина.

В тишине мы пошли по морене в направлении лагеря. Оставалось десять километров. Пока опускалась ночь, я задался вопросом: как мы могли из эйфории за минуту оказаться в кошмарном сне? Сколько джокеров своей жизни я потратил сегодня?

Только мне удалось заснуть, как на мобильном срабатывает будильник. Еще толком не проснувшись, я протягиваю руку, чтобы приглушить этот противный звук, и сразу ищу выключатель. Я еще не готов полностью открыть глаза — им будет больно от внезапной яркости света лампы в номере отеля. Я встаю и хватаю ломоть хлеба, который остался от вчерашнего ужина. Нажимаю пальцем, чтобы убедиться, что он не превратился в сухарь, и ножом наношу толстый слой джема. Откусываю, закрываю глаза и понимаю, что порядок восстановлен. Как приятно, когда ощущение песка в глазах исчезает! Откусываю второй кусок, потом третий. Хлеб встает комом в горле. Я не могу ничего есть в такую рань. Последний укус — и я ложусь обратно, путаясь в одеяле. Ставлю будильник, чтобы он сработал через час. Закрываю глаза и пытаюсь поспать. Я стараюсь убрать из своего сознания все мысли, но ничего не получается — профиль маршрута, пункты питания и стратегия лезут из каждого угла, не давая заснуть.