Килиан Жорнет - Нет ничего невозможного

Каждый шаг требовал больших усилий и тонкой хореографии: сначала я, как бабочка крыльями, двигал руками, чтобы сбросить первый слой снега, потом поднимал одну ногу до колена, опускал ее сантиметров на тридцать дальше, и, пока она погружалась в снег, я слегка давил стопой, чтобы уплотнить его, прежде чем перенести весь вес на эту ногу. Вновь по пояс в снегу, я повторял танец с другой ноги. И так тридцать раз подряд.

Чтобы подняться на сто метров, я потратил час! После трех часов, в ходе которых я прокладывал траншею в снегу, открывая себе путь, я остановился и понял, что устал, — скорее даже не от усилий, а от того, как медленно шел процесс. Я примял снег и уселся на свой рюкзак. Глаза не могли насмотреться на красоту вокруг — а я сидел, с Эверестом за спиной и тибетским альтиплано впереди. Чангзе уменьшался вдали, а горы вокруг будто спорили между собой, какая из них скорее соблазнит меня своим величием. У подножий этих вершин виднелось множество ледников, которые расползались от заснеженных вершин, словно щупальца, и терялись среди коричневых гор. С высоты я четко видел язык снега по левой стороне, по которому в 1980 году прошел Райнхольд Месснер, чтобы найти кулуар Нортона и покорить вершину — в одиночку и без кислорода.

Как хорошо здесь, наверху, когда вся гора принадлежит только мне! Тишина была такой совершенной, что мое собственное дыхание, казалось, нарушало покой. Я на полминуты перестал дышать и почувствовал, как сливаюсь со всем, что меня окружает, становлюсь единым целым с природой, как какая-то маленькая и незначительная снежинка, которой повезло упасть с неба именно здесь. Зигзагообразная линия в снегу, исчезающая там, где ледник сворачивал за горы, напоминала, что я здесь всего лишь визитер и что скоро мне придется вернуться в мир людей. Но мне хотелось, чтобы этот момент длился вечно. Я был свободен от любых хлопот, моей единственной задачей было дышать. У меня, опьяненного высотой, не было мыслей в голове. Как же хорошо здесь, наверху!

Крошечные частицы снега — везунчики, которые могут оставаться в этом белом раю, замерев во времени. Но человек несовершенен, у него есть потребность в еде, тепле и сне, так что мне пришлось пойти обратно, вниз. В лагере меня ждали четыре человека.

Через сорок часов после этого, в последний день августа, я поднялся на то же место, но в этот раз тишина испарилась, в воздухе царил неописуемый шум. Именно таким представляешь себе крик с той самой картины Эдварда Мунка. На высоте почти в восемь тысяч метров, посреди северо-восточной стены Эвереста, я не был уверен, что мы выйдем оттуда живыми. А еще несколько минут назад главным чувством была эйфория.

В то раннее утро я, Себ и Жорди оставили лагерь позади, понимая, что это один из последних дней хорошей погоды перед неделей бурь. Мы молча поднимались по морене, каждый — погруженный в свои мысли. Монотонную ночную тишину нарушал лишь звук, с которым под кроссовками хрустела покрытая льдом земля. Когда на востоке проснулось солнце, мы подошли к леднику. Множество пирамидок из камней и кое-какие вещи, оставленные прошлыми экспедициями, демонстрировали, что именно там каждую весну образуется небольшой городок.

В этом призраке палаточного городка мы остановились, чтобы надеть ботинки с кошками и перекусить, любуясь солнцем, которое окрашивало стену слоями красной краски. По этой стене мы намеревались подняться. Когда лучи светила добрались до нас, мы почувствовали себя как цветы, просыпающиеся на рассвете. Сняв капюшоны, мы теперь уже без ограничений крутили головами, чтобы лучше рассмотреть все вокруг. Расцвела и беседа: мы обсуждали, с какого места лучше начать атаку на две тысячи метров льда и камня, которым предстояло нас принять.

Тик-так, тик-так. Кошка — ледоруб, кошка — ледоруб. Снег, как и двумя днями раньше, был превосходной консистенции, не слишком плотный и не слишком глубокий, и мы шли, не останавливаясь, с хорошим ритмом, преодолевая двести пятьдесят метров по вертикали за час. Через несколько часов мы дошли до семи тысяч, поднимаясь по широким заснеженным склонам, перемежающимся каменными выступами, которые шли до апофеоза гребня Бордмана — Таскера, выше восьми тысяч трехсот метров.

В процессе восхождения мы находились в пузыре эйфории. Когда ты один, концентрация должна быть максимальной, и ты стараешься приглушить эмоции, чтобы они не доминировали и не подвели; но в компании можно дать волю чувствам, а одной улыбки достаточно, чтобы заулыбались все. Мы чувствовали себя совершенно счастливыми. Стояла хорошая погода, лучше, чем мы могли себе представить; не было холодно, а условия были идеальными. Все трое, особенно Себ, были в отличной форме. Да что там говорить — мы прокладывали новый путь на вершину Эвереста!

Я и Себ шли впереди, чередуясь, а Жорди следовал за нами на небольшом расстоянии. Мы перебрались через кулуары и продолжили по рельефной каменной шпоре, на которой скопилось много снега. Интервалы нашей эстафеты пришлось сократить: теперь мы чередовались через каждые тридцать-сорок метров, прокладывая в снегу тропу, все более глубокую. Было видно, что тучи на западе окружили Раху-Ла, седло, которое отделяет северо-восточные склоны и Кангшунг от Эвереста, и начали подступать к стене, на которой мы находились. Поскольку в течение недели ранним вечером каждый день появлялись тучи, которые сразу исчезали, нас это не смутило. Хотя мы были на высоте почти в восемь тысяч метров, где трудно дышать, а движение вперед требует существенных усилий, эйфория придавала энергии. Когда я пошел вперед, прокладывая тропу глубиной по колено, то услышал, как Себ запел: «Libe're', de'livre', je ne t’oublierai plus jamaaais… Libe're', de'livre'…» — подражая песне из любимого мультфильма своих дочерей, единственного кино, которое было у нас в лагере [29] Песня из диснеевского мультфильма «Снежная королева». Прим. перев. .

Мы решили остановиться и переждать, пока не убегут тучи, но они не хотели уходить, и даже наоборот! Они становились все плотнее и плотнее, и мы уже ничего не видели дальше, чем на десяток метров. И, как будто этого было мало, пошел снег.

Ситуация была очень нестабильной. Поднялся ветер, который стегал изо всех сил; из-за снегопада формировались скопления снега пугающих размеров, учитывая, сколько его уже было раньше. Мы находились буквально посреди стены, которая через несколько часов, а то и минут, должна была из-за вероятности лавин превратиться в ловушку. Среди этой бури наши взгляды — мой и Себа — встретились. Все было ясно без слов: идти дальше нельзя.

У нас было три варианта: ждать, спускаться или уходить. Ни один из них не вызывал особого доверия. Мы могли спуститься по веревке примерно на полторы тысячи метров без особых технических сложностей, но опасность представляли скопления снега. Идти направо к северному гребню было бы меньшим риском, но для это нам пришлось бы пересечь стену по наклонной плоскости (с уклоном в пятьдесят градусов), где скопилось больше метра свежего снега. Ждать в таких условиях и вовсе не представлялось хорошей идеей.