Жак Росси - Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Иностранные журналисты приезжают в Париж, чтобы взять интервью у бывшего узника ГУЛАГа в его «социальной» квартирке в Монтрёе (у Жака дома принято разуваться и садиться прямо на пол). В 1998 году его интервьюировали представители «Франкфуртер альгемайне цайтунг» и «Асахи симбун» (Токио). Издательство «Шерш Миди», вдохновленное успехом «Справочника», покупает права на «Фрагменты жизни», не получившие до того широкого распространения. И вот в сентябре 2000 года выходит в свет книга «Как прекрасна была эта утопия!», исправленное и дополненное издание под новым заглавием, и сразу вызывает волну интереса. Наконец, в декабре 2000 года Жак принимает участие в популярнейшей еженедельной передаче «Культурный бульон». В январе – феврале 2001 года режиссер Жак Сигалла ставит в парижском театре «Просцениум» отрывки из книги Росси. Жака приглашают повсюду, не только на радио и телевидение, но и в университеты, коллежи, лицеи, библиотеки, клубы и ассоциации. И он откликается на все приглашения. Он участвует во множестве конференций, получает письма со всех концов земли, выступает с лекциями. Ему уже девяносто один год, но он успевает повсюду, ведет огромную работу, несмотря на перенесенный инсульт, из-за которого ему приходится передвигаться с помощью ролятора.

Он окружен друзьями, приобретенными в самые разные периоды жизни. «Похоже, я дружусь на всю жизнь, чтоб не сказать навсегда. Хулита, моя невеста-испанка, которой я не видел с моего ареста в тридцать седьмом году, – я по-прежнему думаю о ней. У меня ничего нет, память о друзьях и подругах – это и есть мое богатство, мой ларец с драгоценностями… У меня много друзей-женщин, сам не знаю почему». И Жак отмахивается от моих жалких попыток объяснить это памятью о матери или грубым сугубо мужским миром ГУЛАГа – разве можно объяснить необъяснимое?

С тех пор как он окончательно вернулся в столицу, Жак наслаждается городской свободой, о которой так долго мечтал. Он исколесил Париж и его пригороды по городской железной дороге, на метро и пешком, он бродит по улицам, заговаривает с прохожими, задает вопросы, помогает перейти улицу, как завзятый ротозей отпускает замечания по случаю уличных происшествий, всегда готов кому-нибудь помочь, охотно ввязывается в разговор и так же падок на новые впечатления, как в норильском лагере. «Когда я жил на улице Эдгара По в XIX округе, я ходил в прачечную-автомат по соседству. Однажды я застал там молодую женщину, пытавшуюся извлечь белье из машины. Простыни были гораздо длиннее, чем ее руки, и я помог ей их сложить. Мы разговорились, обменялись адресами. Ее звали Лоранс, она была социальным работником. Разумеется, довольно скоро я ей сообщил, что побывал в ГУЛАГе. Где бы я ни жил, об этом становилось известно всем в радиусе десяти километров. У Лоранс был спутник жизни, поэт, и в животе у нее уже брыкалась маленькая Эдора, хотя в день нашего знакомства я ничего не заметил. Парочка пришла ко мне в гости в мою квартирку, они, как все мои друзья, согласились разуться. Когда Лоранс работала в больнице Сен-Луи, она позвала меня, чтобы я подбодрил больного-англичанина, с которым она не могла объясниться. Другой раз она попросила у меня совета для своего нового друга, который должен был выступать по телевидению. Она постоянно стремилась помогать другим. Именно Лоранс помогла мне выхлопотать пособие по социальному страхованию, она знала, как за это взяться…

Но чаще всего я знакомился с людьми в метро, особенно после того как поселился в Монтрёе. Например, там я встретил бразильского футболиста, с которым мы очень подружились… Одна из моих самых прекрасных любовных историй разыгралась на станции Круа-де-Шаво – это моя станция – три года назад. Напротив меня села дама – кругленькая, коренастая, крошечного роста, с маленькой девочкой на коленях. Девочка попыталась ко мне потянуться и нагнулась довольно низко, потому что ей мешал огромный бюст мамы. И я сперва заметил очень черный глаз. Тогда я ей состроил гримасу. Поначалу она осталась серьезна. А потом опять принялась за свое, а я за свое. После двух-трех гримас она мне улыбнулась. Но мама сделала ей замечание и сказала, что она капризуля. Капризуля! Мы продолжали посылать друг другу сигналы, а через три остановки они встали и приготовились выходить. Проходя мимо меня, девочка – ей было года три-четыре – протянула мне губы, и я ее поцеловал. Такие алые, такие нежные губы на нежном черном личике. Это было несколько секунд великой любви – и я не забуду их никогда, хотя обычно встречи в метро со временем забываются».

И в разгар всей этой деятельной жизни 2 марта 2001 года Жака настигает второй инсульт; он в это время гостит у друзей, Пьера и Мадлен Гере, в Сен-Реми-де-Прованс. Правую руку поражает периферический паралич. Через три дня восстановилась речь. К удивлению врачей, постепенно к Жаку вернулась память о недавних событиях, вспомнились имена. Последние главы этой книги Жак вычитал до конца в авиньонской больнице. Блажен, кто, как Улисс или как Жак-француз, продолжает несмотря ни на что преподносить уроки жизни друзьям, спешащим к нему со всех концов земли! 18 мая 2001 года Жака по его просьбе перевезли из Авиньона в больницу Кошен в Париже, а оттуда 28 мая в больницу Иври-сюр-Сен. 21 июня он опять переезжает, на сей раз в приют для престарелых в центре Парижа, которым руководят польские монахини; там за ним ухаживают самые близкие друзья, в частности врач Эсмеральда Люсьоли. «Я женюсь на моей подруге», – пишет Жак на извещении о вступлении в брак с Региной; это событие произошло 6 августа 2001 года в мэрии XIII округа. В маленьком садике приюта собрались близкие, чтобы послушать стихи и выпить шампанское за любовь, длившуюся сорок лет.

В конце наших бесед я задала Жаку вопрос о том, как теперь, по прошествии лет, он оценивает преступление тех, кто отнял у него молодость и обрек его на такие долгие, такие тяжелые страдания. Можно ли отнести к нему это опошленное слово: прощение?

«Прежде всего скажу, что я же не пуп земли. Важно не то, что сделали со мной, а то, что сделали с миллионами моих товарищей по несчастью, прикованных к той же галере. Преступление, которое невозможно оправдать, – это поведение интеллектуалов в свободных странах, у которых были возможности получать информацию, оценить размах утопии, и которые для собственного удовольствия, желая продемонстрировать свой ум или свою мудрость, продолжали вовлекать других людей в свои химеры, толкать их на путь, ведущий только в выгребную яму, на путь, где уже потерпели крах столь многие. И конечно, у меня нет ненависти к людям, которые были обмануты, но потом признали свои заблуждения и раскаялись в них. Я ненавижу тех, кто не желал признать, что преступно было с их стороны толкать миллионы людей навстречу страданиям и гибели. Я часто думаю об этом ужасе, об этих миллионах загубленных жизней. Вспоминаю товарищей, так же как я готовых умереть за идеалы, которые невозможно было воплотить в жизнь, и заплативших за это так дорого. А все эти интеллектуалы, властители дум, так сказать, продолжали цепляться за свои грезы, за свой интеллектуальный комфорт и славить этот преступный режим!